На VIII съезде партии в марте 1919 года озабоченность большевиков внутренним состоянием партии и отношением к ней широких слоев населения была еще более острой, чем годом ранее. Один за другим большевистские лидеры оглашали длинные списки проблем. Наиболее сокрушительной была критика редактора «Правды» Н. Осинского, который возмутился ростом бюрократизма, упадком партийной активности и отсутствием связи между центром и низами партии. В прошедшем году, по его словам, «у нашей партии не было политической линии». В заключительном слове (к которому лидеры партии, скорее всего, отнеслись особенно болезненно, учитывая прежние нападки меньшевиков и эсеров на «пустоту» их «бумажной революции»), Осинский сказал, что «у нас остаются на бумаге многие хорошие слова». Несмотря на периодические попытки ограничить или даже прервать дискуссию по этому вопросу, особенно когда слово предоставлялось местным представителям партии, жалобы продолжали поступать. Член комиссии при ЦК В. П. Ногин сообщил, что в комиссию поступило «такое бесконечное количество ужасающих фактов о пьянстве, разгуле, взяточничестве, разбое и безрассудных действиях со стороны многих [партийных] работников, что просто волосы становились дыбом». Более того, по его словам, большинство людей, создававших местные организации, прекратили свою партийную деятельность. Даже наиболее критически настроенные к подобным негативным высказываниям активисты, такие как Л. С. Сосновский, Н. А. Скрыпник, В. А. Аванесов, соглашались с тем, что существует «колоссальный недостаток в работниках… которые могли бы правильно понять декреты, правильно ухватить смысл циркулярных писем ЦК и правильно преломлять их в партийной жизни». В партии, утверждал другой оратор, полно людей «с билетами, но без багажа в голове» [VIII съезд 1933: 166, 169, 170, 178–179, 167].
Несмотря на заверения Луначарского о том, что празднование первой годовщины 25 октября было также «великим праздником нашей партии», многие лидеры большевиков видели, что широкие народные массы не совсем понимают значение партии и революции [Луначарский 1918: I][198]
. Ленин попал в «гадкое положение» на VII съезде партии, когда один шведский социалист спросил: «А какая программа вашей партии, – такая же, как у меньшевиков?» Такое «чудовищное противоречие», по словам Ленина, нельзя было допустить [VII съезд 1923:176]. По мнению некоторых, введение на съезде в официальный обиход термина «коммунист» привело лишь к еще большей путанице между «коммунистом» и «большевиком». Сменив название РСДРП(б) на ВКП(б), как утверждал редактор «Известий» Ю. Стеклов, партия фактически уступила меньшевикам и им подобным многолетний революционный авторитет, завоеванный под именем РСДРП: «Слово “коммунист”, для руководителей это будет сколько-нибудь говорить, – для масс это будет минус» [Там же: 179][199].В 1918 и 1919 годах большевистские лидеры напрямую обращались к наиболее негативным образам. «Повсюду только и слышишь: “большевики”, “большевики”. Кто такие эти большевики?» – писал Зиновьев в 1918 году [Зиновьев 1918а: 3]. В другой работе он добавлял, что «рабочие и работницы, недавно пришедшие из деревни и не участвовавшие в первой революции [190]5-го года», считают, будто Коммунистической партии «без году неделя». По его словам, в народе действительно бытовало мнение, что коммунисты – это жадные самодуры, но Зиновьев отмечал, что на самом деле эти так называемые коммунисты «вовсе не коммунисты <…> Они представляют собою буржуазное отродье. Часто это – буржуазные сынки, всякими правдами и неправдами затесавшиеся в наши ряды» [Зиновьев 1919: 5,7][200]
. Зиновьев отодвинул коммунистическое происхождение максимально далеко: «Партия коммунистов в широком смысле слова, если брать международное рабочее движение, существует не год, не два, и даже не два десятилетия, а 72 года», то есть со времени «Коммунистического манифеста» Маркса и Энгельса [Там же: 7]. В своем кратком очерке истории большевистской партии с 1903 года он незаметно отбросил меньшевиков: «Большевики это – рабочие, солдаты, беднейшие крестьяне, служащие, одним словом, трудящийся народ городов и деревень. Они соединились вместе, образовали одно общество –Гармония ритуала
Находясь в условиях беспорядка, кризиса, неопределенности и народного невежества в отношении своего дела, большевики и другие революционеры стремились передать дисциплину, единство, преданность и ясность смысла революционной жизни. И разумеется, они расходились во мнениях относительно того, каким образом можно достичь этой ясности. Их методы варьировались от уничтожения культурного наследия России, к которому стремились футуристы, до создания новой пролетарской культуры с помощью таких движений, как Пролеткульт [von Geldern 1993: 28, 72][202]
.