Несмотря на все эти оговорки, проект написания истории Октябрьской революции, вдохновляемый и продвигаемый центром, стремился установить зависимость дореволюционной политической культуры от большевистской партии. Авторы воспоминаний описывали свои впечатления от Октября, используя категории класса и партии, получившие распространение в Советской России в начале 1920-х. Описание Рыбинска 1917 года отражает яркую социальную поляризацию, присущую новому режиму, и пронизано не только угрозой, но и обещанием революции:
Купцы ходили в биржу, в гостиницы, в церковь и в баню. Их жены и дочери, разряженные по последней моде, гуляли на бульваре и на Крестовой улице. Мещанство проводило время в пивных и трактирах. Рабочие, приказчики и крючники, проклиная свой каторжный 13-14-часовой рабочий день, запивали свое горе водкой <…> Молодежь занималась флиртом, посещая клубы, вечеринки, танцульки <…> Сыто, пьяно, весело жил бойкий торговый Рыбинск [Рыбинск… 1922: 7].
Заполняя анкеты нового режима, люди неизбежно причисляли себя к определенному классу или определенной партии. Авторы воспоминаний часто переносили конкретную партийную идентичность на местные «беспартийные» организации в своих регионах, отмечая про отдельных членов: «затем —
кадеты» или «впоследствии — большевик»[565]. В небольшом сборнике воспоминаний о крестьянских восстаниях в Кунгурском уезде эти выступления рассматривались как столкновения между революционно настроенными гражданами и мятежниками, причем партийная принадлежность определялась автором задним числом в мимолетном замечании: «мы… сделались приверженцами большевиков» [Кунгур 1922: 4]. В конце 1922 года четыре или пять местных активистов в Кунгуре собрались, чтобы вспомнить «историю Кунгурской организации РКП(б)» в различные периоды с 1910 по 1918 год. На встрече постоянно звучала идея о том, что и рядовые рабочие, и члены партии в Кунгуре искали объяснения разногласиям между большевиками и меньшевиками. Кунгурская «партийная» организация была в лучшем случае рудиментарной, практически не существовала в 1905–1910 годах, в ней был один «большевик» (печатавшийся в местной «меньшевистской» газете) и один неопределившийся, а созданный ими в 1910 году «социал-демократический кружок» не был «партийной ячейкой»[566]. Не зная о позиции ЦК по военному вопросу, члены кружка выступили решительно против войны в силу своего «классового инстинкта и большевистской закваски» последних лет. Но даже с тезисами Ленина, переданными из Москвы в Рождество 1914 года, «кружок еще не дошел до правильного понимания этих вопросов». В отсутствие большевистских газет кружок опирался на издание меньшевиков-интернационалистов «Голос», которое в эти годы сыграло «большую роль в революционизировании рабочих. Если к концу 1916 года все депо было большевистским, то это следует приписать не только пропаганде кружка, но и влиянию “Голоса” (как это ни странно, меньшевистская газета болыпевичила рабочих)»[567]. В конце 1916 года кружок получил из Екатеринбурга инструкции по организации партийной работы и, по всей видимости, впервые был готов послать своих представителей на областную партийную конференцию, которая в итоге так и не состоялась. Накануне революции настроение рабочих депо было «определенно большевистское (влияние кружка и “Голоса”)». В начале 1917 года кружок насчитывал 15 постоянных членов и пользовался поддержкой нескольких надежных беспартийных сочувствующих[568]. В отсутствие целостной местной партийной организации в этих материалах стал повсеместно использоваться термин «сочувствующий», позволяющий передать большевистскую поддержку и индивидуальную храбрость[569]. Так, к Кунгурской организации РКП причислили группу молодых людей, организовавшую при Колчаке небольшую «ячейку сочувствующих РКП»[570]. Даже в некрологах местных активистов, собранных для восстановления истории партии, неизменно подчеркивался их статус: «беспартийные» или «не был большевиком»[571]. Аналогичным образом авторы часто приписывали дореволюционную партийную принадлежность, указывая, что умерший «близко стоял к членам социал-демократической ячейки на ст. Кунгур и выписывал “Правду”» или «ведет агитацию за большевиков». Иногда отмечалось, что из того или иного человека «доделали большевика белые»[572]. Таким образом из фрагментов дореволюционных политических организаций в конечном итоге формировалась отчетливая большевистская идентичность в рамках поляризованной партийной политической культуры.Жизнь большевика