Окутанная тьмой (СИ)

— Нет, я не хочу такого, — Райто тогда еще толком не понимал и не знал, сколько ему было отроду, когда тяжелые двери со скрипом отворились и их уютное гнездышко, где он, еще слабый и маленький, мирно ползал вокруг, проверяя свои силы, грелся у горячего живота матери бок о бок с такой же маленькой сестренкой и другими, подкинутыми к ним, щенками, разворошили. Тот идеальный и чистый мир, созданный его мамой, которая была защитой, опорой для него, просто разрушился, привычный полумрак рассеялся, освещаемый яркими огоньками свечей, а тишину постоянно разрезали чьи-то голоса, вгоняя маленького, ничего не могущего щенка в дрожь. Райто помнил незнакомую бледную чуть костлявую руку, обтянутую белой кожей, помнил, как эта рука одного за другим вытягивала его названных братьев и сестричек. Сверху доносились непонятные для него тогда слова, но он, не будучи храбрым и любопытным, только выглядывал из-за хвоста матери. Щенков, пищащих то ли от недовольства, что их потревожили, то ли от боли, когда тонкие пальцы с темными ногтями поднимали их за шкирку, вытягивая на свет, но после вновь возвращали сюда в их дом, мир. Вскоре пришла очередь его сестры — ее Райто хорошо отличал по запаху и по глазам — голубыми они были только у него и у нее, остальные щенки были другими, отличными от них. Он до сих пор помнил как сестру, тихо пискнувшую от неожиданности и страха, схватили, поднимая куда-то вверх за пределы его видимости, но тут же опустили, а после подняли и его. Райто промолчал, ни визгнув, ни пискнув, только с испугом вглядываясь в полумрак, в огоньки свечей и темно-карие глаза, появившиеся, будто из ниоткуда, глядевшие не на него, а в его глаза и, видимо, нашедшие там то, что так усердно искалось ими. — Он мой! — твердо, но по-детски забавно прозвучал тонкий звонкий голосок, и Райто только и сумел, что рассмотреть овально личико десятилетней девочки, которая бережно приняла его из рук рядом стоящей женщины. Райто видел, в какой довольной, удовлетворенной улыбке растянулись ее губы, обнажая еле заметные клыки, она крепко прижала его к своей груди, что-то проговаривая на ушко, касаясь тонкими пальчиками его головы, влажного носа, хрупкой спины, неподвластно дрожащей, как и все тело, от этого страха и полнейшей неизвестности. В тот момент Райто хотел быть сильным, храбрым, чтобы мама гордилась им, чтобы сестра никогда не отворачивалась, не отрекалась от него, он хотел быть тем, кем никогда не был — героем.

— Идем, Анастейша, теперь его нужно омыть кровью твоей жертвы, ему нужна еда, идем, деточка, идем, — дальше темная и уже совсем не страшная, непроглядная темнота застлала по-детски чистые, ясные, тогда еще невинные глаза Райто, не видевшие ничего плохого, гнилого, порочного. И душа его была такая же светлая, не знающая, не чувствующая ни вины, ни ненависти, ни сожаления о содеянном ранее.

Райто помнил как спустя несколько минут плутаний в темноте, его глаза ярко и беспощадно слепил свет множества зажжённых свечей, их фитили, охваченные ярко-красным пламенем, отражались в его испуганных глазах — но все равно он не мог оторваться, пускай оно и было неизвестным для него, оно было таким чарующим, волшебным. Помнил он и неподвижное тело, лежащее на каком-то столе, на бардовой шелковой простыне, вокруг него — у самой головы и у ног — стояли золотые подсвечники с резными ножками, освещая бледное лицо, закрытые глаза и плотно сжатые в одну тонкую линию губы. В этот момент единственной верной защитой и опорой Райто была эта девочка, но и она на мгновение исчезла, усадив его рядом с головой мужчины. Райто помнил, как хотел, надеялся укрыться и согреться теплом этого человека, но тепла как такого и не было — он был холоден как лед, и Райто показалось, что мужчина нуждается в спасении и защите куда больше.

— Райтик, ты готов? Сейчас ты увидишь все это впервые, но не думай плохо обо мне и не бойся — я не убийца, все так, как и должно быть, я ведь демон. Этот мужчина грешник и его черная, насквозь прогнившая душа с таким количеством лжи и боли — моя еда, чтобы не умереть и жить вечно, а вот его черное сердце — твоя, — Райто хорошо помнил, как затрясся, испуганно поджал хвост, прижал уши к голове, сжавшись в маленький беспомощный комок. Он смотрел на эту девочку, назвавшую убийцей и себя, и его, исподлобья, не веря, выжидающе — а в ее карих глазах плясали черти. Бледно-алые губы тронула едва заметная ухмылка, в свете многочисленных огней, теперь слишком пугающих Райто, мгновенно блеснуло острое лезвие кинжала с драгоценными камнями на рукояти.