Окутанная тьмой (СИ)

— Наша Анна просто чудо, правда, Люси? — Леви, устало потирая спину ладошкой, тепло улыбнулась, кивнув на Эвергрин, Лисанну и Анну, последняя из которых сладко спала, накрытая одеялом, лишь порой дёргая во сне ручкой или ножкой, часто расплываясь в довольной улыбке. Люси и представить не могла, что такого милого, светлого снится этой девочке — не могла, и у неё не было возможностей, чтобы представить, слишком черна её душа, слишком темны мысли. В ответ Люси лишь кивнула, ведь на душе, даже сейчас, было легко, спокойно, и может, Лис действительно была права, не такой уж она убийца, монстр, какой себя представляет. Хотя воспоминания, запятнанные кровью, убийствами и смертью, всё же не дают ей покоя, та вина, которую когда-то возложила, приняла на себя Хартфилия, уже въелась под кожу и просто так вывести её нельзя, даже благодаря свету Анны. Сама Анна хорошая, добрая и наверняка она вырастет настоящей красавицей, будет радовать родителей, и Люси искренне желала ей самого лучшего в жизни, всё ещё тайно молясь неведомо кому, надеясь, что девочка так и не вспомнит её даже — пусть забудет всё, что смогла разглядеть в её глазах. Всё же не стоит так просто поддаваться теплу и чистоте, не стоит знакомить малышку с той стороной, не стоит позволять ей переступать через ту грань, охраняющую ей невинный, детский сон. — Я присяду рядом, ладно? — МакГарден, всё так же улыбаясь, болезненно поморщилась, опираясь на стол, чтобы присесть — теперь любые движения давались ей с трудом, казалось, что каждая клеточка тела находится просто на пределе своих возможностей, ещё чуть-чуть и она просто не выдержит, сломается. Люси неожиданно для самой себя и вовсе необдуманно протянула ей руку, помогая аккуратно опуститься, хотя до этого не собиралась, при этом невольно коснувшись ладонью живота. Тут же раздался ощутимый удар, Хартфилия замерла, теперь не понимая саму себя — зачем коснулась Леви, зачем дотронулась, построила какую-то тонкую связь с её ребёнком, да зачем Леви вообще пришла сюда, в своём-то положении, когда здесь только-только начали наводить порядок? Запах палёного ещё немного ощущался, хоть и несильно, но если посидеть здесь достаточно долго, столько, сколько просидела сама Люси, то начинало уже порядком подташнивать, дополняя всё это вчерашними воспоминаниями. И все, кроме одного, Хартфилия помнила на зависть чётко — Люси до сих пор не помнила, кто помог ей вчера или же это она кем-то воспользовалась, грубо вонзив клыки, — не помнила, от досады стискивая кулаки. — Анна очень хорошая и смышлёная девочка, вот увидишь, мой малыш будет таким же миленьким и хорошеньким. Вот-вот уже, ещё неделя и всё, я смогу увидеть его и мне до сих пор не верится в это, будто сон наяву, но я ведь не сплю. Люси, я бы хотела поговорить с тобой серьёзно, на чистоту — не уходи больше никуда, пожалуйста, и стань крёстной моему ребёнку. Ты ведь знаешь, что лучше тебя я не найду никого, именно для меня важно, чтобы это была ты, пожалуйста, Люси. Я так долго ждала, надеялась, терпела, — Хартфилия внимательно слушала, но всё это не мешало ей замечать, постоянно находить на себе взволнованный, будто озлобленный взгляд Гажила. Конечно, Люси понимала, почему он смотрит так невыносимо, пронзительно, и сама могла объяснить другим непонимающим, вот только этот взгляд не давал ей расслабиться и, быть может, подумать над предложением Леви, чтобы как-то занять себя, отвлечься. Единственное чувство, желание, которое возникало в душе, видя Гажила таким, было — бежать — быстро, без остановки, просто бежать, не разбирая дороги, не важно куда, главное подальше отсюда. Люси знала, что не в праве была презирать его за эту слабость, ненавидеть за этот страх и взгляд, однако всё равно было дико неуютно, некомфортно, неприятно, а жаловаться Леви, пожалуй, самая отвратительная идея, пришедшая Хартфилии в голову за всё утро. Нет, Люси дала себе слово, что выдержит, во что бы то не стало, нужно постараться, продержаться и скоро всё пройдёт, взгляд Гажила измениться, может и сама Люси станет немного другой, не в силах поддерживать эту стену, по которой давно идут трещины.

«И сколько раз уже ты обещала себе стать немного другой? Сколько раз клялась, что завтра проснёшься совершенно другим человеком, а не демоном? Сколько раз ты уже, срываясь по мелочам, умоляла вернуть время вспять, в тот день, в тот час, в ту минуту, когда упала и умерла? Не живи уже больше этими глупыми надеждами, не пытайся изменить прошлое, забудь о том, что было раньше, не будь дурой!» — сначала казалось, что вновь и так не вовремя объявилась Лия со своими нравоучениями о правильном и верном, но это было что-то другое — то маленькое, тёмное, жесткое, ненавистное второе Я, готовое в любой момент взять и довести до полнейшего сумасшествия.