Окутанная тьмой (СИ)

Ветка скрипит, шелестя зелёной листвой, прогибается, грозясь вот-вот сломаться, и Люси отпускает её, крепко вцепившись ногтями в выступающий у плеча камень, — пальцы белеют, напрягаются. Хартфилия рвано выдыхает воздух, чувствуя тяжесть внутри, ей трудно даётся обратная дорога, но упорства в ней было более чем достаточно, дабы в первые же минуты не опустить руки, не сдаться, падая перед трудностями на колени. Их учили быть упорными, сильными, и это задание, этот спуск, как очередная жёсткая тренировка на пути к вершине, на которую так страстно желают забраться все. И Люси не исключение, — поэтому она преодолевает себя и, в конце концов, мягко ступает на более ровную дорогу, ведущую прямо вниз. Порушенные, пошедшие крупными и мелкими трещинами ступени, их углы безвозвратно крошатся, осыпаются камнями и сыпучим песком от каждого невесомого шага — главное не оступиться.

Для безопасности и собственного спокойствия Люси боязливо придерживается за деревья, которые плотной стеной растут вдоль ступеней, хватаясь пальцами за ветви, когда, пугая её ещё сильнее, глухо уходят из-под ног целые куски камня. Половина пути почти пройдена, и за листвой, мягко блестя на солнце, видится прозрачная вода, так манящая своей прохладой и свежестью, — Люси уже чувствовала этот холод колкими иглами отдающийся на дёснах и в горле. Хартфилия в очередной раз с опаской хватается за близ подвернувшуюся ветку, чтобы та не ударила её по щекам, но в это же мгновение цепенеет, не в силах отдёрнуть руку, ступить шаг вниз. По телу проходит предательская дрожь, пронзая всё сознание болезненными воспоминаниями, и по её руке живо вьётся что-то странное, живое, мерзкое, доводящее её до немого ужаса. В голове что-то щёлкает, неприятным звоном отдаваясь в ушах, и Хартфилия мгновенно оборачивается, с брезгливостью и остервенением стряхивая с себя пестрящую на солнце яркой чешуёй змею, что успела крепко обвиться вокруг запястья. Но та даже так успевает зловеще зашипеть и ощутимо больно вонзить острые клыки в кожу, — Люси не успевает ничего понять. Всей своей душой она ощущает лишь бескрайний страх, крепко окутавшийся больно сжавшееся в груди, трепещущее сердце. Она не боится змей, никогда не боялась, но множество книг, прочитанных ею после укуса того паука, зародили необъятный страх, который каждый день лишь рос, пакостным деревом оплетая всё своими почерневшими, сгнившими, склизкими корнями. Люси не боится змей, их устрашающего шипения и глаз, — она боится вновь стать беспомощной, вновь поддаться боли и в бреду вспоминать то, что не хотелось никак вытаскивать из бездонных глубин. Она не хочет опять чувствовать жар, когда перед глазами давно знакомая комната становится совершенно чужой, — она не может узнать даже саму себя в зеркале, видя смутный, бледный силуэт с потускневшими, затуманенными глазами. Знакомая боль пронзает всё тело, и то место, где едва заметно кровоточат две точки, начинает гадко ныть, — к горлу подкатывает тошнота, становясь поперёк, не давая возможности сказать и слова. Люси вспоминает тот момент, тот прошлый укус во всех красках, будто наяву чувствуя, как остро на всё это реагирует её тело, тут же теряя все силы, забываясь, теряясь в пространстве, становясь неконтролируемым и необъяснимо лёгким.

— Нацу, это Люси? — с сокрытой тревогой в по-детски писклявом голосе, тихо и боязливо, спрашивает Хэппи, растерянно приложив лапку ко рту. Он, словно зачарованный, не в силах отвести глаза, смотрит на девушку, что, как неживая, подобно сломанной безразличным человеком куклой, скатывается вниз, попутно часто ударяясь об острые края. Его маленькое сердечко болезненно сжимается, учащает свои удары, но сделать что-то, просто пошевелиться он не в силах, — по телу проходит крупная дрожь. И в один момент, когда глаза начинают неприятно щипать слёзы, он преодолевает себя и, не дождавшись ответа, бросается вперёд, вверх, вытянув обе лапки, будто собираясь подхватить её, предотвратить этот очередной душераздирающий глухой удар. Но не успевает, крылья несвойственно, из-за его растерянности, загибаются назад, ломая пушистые перья, отвлекают, заставляя сжимать до скрежета зубы и рваться изо всех сил вперёд, к ней, для неё, ради неё. Люси ещё раза три переворачивается, и за волосами, растрепавшихся при падении, Хэппи не видел, в сознании ли та была, понимала ли, что происходит, чувствовала ли что-либо. Она переворачивается ещё несколько раз, утопая в высокой траве и, наконец, останавливается, — Хэппи с ужасом, сквозь слёзы на глазах, видит идущие заметной дорожкой тёмно-багровые капли, которые грязными пятнами расползаются по ступеням.