Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

— «Режиссер А. Васильев продолжит работу над постановкой трагедии Шекспира „Король Лир“, ленинградский режиссер Л. Додин вскоре закончит работу над сценическим вариантом романа М. Е. Салтыкова-Щедрина „Господа Головлевы“, а затем приступит к постановке повести Ф. М. Достоевского „Кроткая“. Спектакль „Господа Головлевы“ с народным артистом СССР И. Смоктуновским в главной роли пойдет в оформлении Э. Кочергина. Репетиции новых спектаклей на малой сцене начинают К. Гинкас и молодой режиссер М. Мокеев. А на своей ближайшей премьере — в ноябре — театр познакомит зрителей с пьесой английского драматурга П. Шеффера „Амадей“, посвященной легендарной истории Моцарта и Сальери. Постановщик этого спектакля М. Розовский, художник А. Коженкова. Роль Сальери исполняет О. Табаков, Моцарта играют молодые актеры Р. Козак и В. Пинчевский, Констанцию — Е. Проклова и Е. Майорова…»

— Здесь уже пора предъявить не план, а что вышло. И написать в деталях почему.

— Думаю, сводная таблица смешна. Что хотел и что получил — в подобном ключе человек может порассказать о своей жизни, но в кабинете психолога. Худрук не имеет права не то что жаловаться — он с определенного момента вообще лишается права на лишнее слово, лишний вздох. Я порой играл роль ходячего магнитофона. От интервью к интервью прокручивал суггестивно-советские формулы, стремящиеся к полной бессмысленности: «Несколько слов добавлю по поводу еще одного обстоятельства, играющего немаловажную роль в репутации каждого театра, а тем более Художественного. К сожалению, ничто не вечно под луной, и спектакли, подобно людям, стареют, изнашиваются, утрачивают со временем свое обаяние, а бывает, и нравственную, художественную ценность. Это обязывает нас усилить контроль за текущим репертуаром. Действовать намерены решительно — постоянно наблюдать за старыми спектаклями и, если они действительно амортизировались, будем или капитально возобновлять их, то есть фактически ставить заново, или простимся с ними и снимем с репертуара. Наши зрители никогда не должны испытывать разочарования в искусстве Художественного театра, стремящегося, как и прежде, сохранить за собой звание одного из флагманов советской сцены».

— Да уж, стиль, будто жуешь картон, и картону нет конца. Никогда уже всерьез так никто, надеюсь, не скажет. А вы терпели это. В интервью сверкают знаменитые имена актеров — и забытые названия спектаклей. Обширный ваш монолог — чистый доклад на партсобрании. Школа! Но… что значит пришли? Например, читатель увидит, что Татьяна Васильевна Доронина пришла в театр в 1983-м, а спектакль «Дульсинея Тобосская» состоялся в 1971-м…

— Не увлекайся истиной, обойдемся правдой. Конфликты между труппой и приглашенными — актерами, режиссерами — эпос, лирика и драма одновременно. В «Современнике» у нас было обсуждение и голосование в конце сезона: кто остается в основной труппе. Выгнать могли кого угодно, даже меня. В 1971 году с пьесы А. Володина «Дульсинея Тобосская» — где я Луис де Карраскиль, а Татьяна Васильевна — Дульсинея, мы начинали так называемый мой период МХАТа. На афише было сказано: постановка О. Ефремова, режиссер-стажер В. Кашпур. После «Дульсинеи» Доронина ушла в другой театр, а через одиннадцать лет вернулась.

— Размашистая демократия в стиле ТВ-шоу «Последний герой». Оказывается, формат опробован еще в конце пятидесятых «Современником». Мне рассказывали, что одна актриса — уже в шестидесятых — была застукана за двуличным поведением: вслух нахваливала коллег, а на бумажке для голосования их повычеркивала. Видимо, к 1983 году вы поняли, что у самой-прямее-некуда-демократии тоже есть побочные эффекты… Через четыре года, в 1987-м, произойдет разделение Театра и, получается, один из мхатов достанется человеку, прослужившему в основной труппе на Тверском, 22, всего три сезона. А МХАТ им. Чехова возглавите вы, отдавший ему жизнь целиком. Если формализовать это выражение, то тридцать лет только в руководстве, с 1970-го по 2000-й. То есть, сопоставив даты с эмоциями и даже не делая выводов, можно увидеть сюжет о раздвоении МХАТа в ином свете.

— Вся история Художественного театра — таинственна. Сокрыта от глаз. Не следует и пытаться ее популяризовать. Во-первых, невозможно, во-вторых, бессмысленно. Острословы присваивали удвоенному в 1987 году МХАТ буквы М и Ж, но ошибались в детали: на общественном заведении — формальная правда, все равны. Девочки направо, мальчики налево. А в театре так нельзя, там все перепутано.