Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

Базовую суть советской лжи трудно объяснять подросткам. Своим студентам я пыталась объяснить, но многие быстро соскакивают на Сталина, будто он единственный виноват во всем. Напомню законодательную основу: усиление классовой борьбы по мере продвижения общества к коммунизму. Если бы не этот постулат, еще можно бы было выкрутиться, но он был отлит в бронзе. Стереотипы вообще сильнее нашей логики, но уж если они вписаны в конституцию, в частушки, в супружеский секс, чуть не в правила дорожного движения — тут пока не проживешь изнутри, не поверишь. Ради классовой теории развития человечества снести половину этого самого человечества с лица Земли — оказалось, что это возможно. И не считалось трагедией.

Когда до премьеры «Обратной связи» по Гельману во МХАТ остается неделя, в театр заходит журналист (а по случаю и у главрежа скоро 50-летие) поговорить о явлениях, отраженных и так далее. Под конец беседы, когда уже расходятся, гость трогательно дописывает, поймав деталь, как Ефремов бродит по залу и требует от всех артистов — и чуть ли не от рабочих сцены, — чтобы они искали характеры. Характеры! А то труба всем без характеров. В переводе на русский — сделайте же из опять-производственного-конфликта что-нибудь человеческое. Не мог предвидеть, что драматург Г. шепнет театральному писателю С. за спиной режиссера О. Н. не ищи философии; просто пил.

Ловим луч. Он ускользает. Трагическая роль руководителя МХАТ. Победителей не судят? Еще как судят. Только тем и занимаются. Только сначала выводят из состава команды победителей с помощью слухов и шуток. Ну-ну.

* * *

В июне 1981 года О. Н. пишет о Борисе Георгиевиче Добронравове, своем идеале в актерстве. В 1949 году Добронравов подписал диплом Ефремова об окончании Школы-студии. Формальность здесь метафизически соединена с материальностью: документ, что Ефремов актер, подписал любимый актер юного Ефремова. Актер неотразимый, неповторимый — что в нем было магического? «Я думаю, это его нерв — истинно-трагедийный».

— Вы нечасто проговаривались, Олег Николаевич, что магия актерства — трагедийный нерв.

— По высшему разряду ценить «трагедийную струну», обладание ею, какое было у моего учителя Добронравова, было нелегко: ведь мы живем, так сказать, в счастливом обществе. Трагедия отменяется. В пятидесятых годах заболеть, например, чем-то онкологическим было позорно для рабочего. Считалось, что болезнь эта буржуйская, наши люди не могут ею болеть. У меня, например, был фурункулез. Он бывает по многим причинам.

— У меня тоже был. После двух перитонитов. Портится кровь, лечить надо.

— У меня после Севера. Но дело в том, что мои фурункулы, черти, выбирали себе самые неудобные места.

— У меня фурункулы жили строго на лице. Девочка-подросток с фурункулезом. Кайф.

— Не позавидуешь. А как рассказывать о фурункулезе на заднице, если ты с другом Печниковым пошел по Руси собирать пыль и впечатления? Надо героически преодолевать. По легенде, мы с Геной насмотрелись на жизнь народа и стали строить театр «Современник». Нет, все непросто. И любая легенда — упрощение. Хорошо, что ты не любишь легенд.

— Сейчас в подмосковном городе Долгопрудном есть детский театр имени вашего друга. Геннадий Печников жил долго. Ездил туда, рассказывал о вас, о вашем походе по Руси.

— Я уверен, что Гена если что-то присочинил, то красиво. Вряд ли он рассказывал детям о моих фурункулах.

— Не рассказывал. Точно. Он друг в смысле друг. Легенды у него все красивые. Ваша школа. Кстати, в статье о Добронравове вы лично закрепили легенду о самом сильном впечатлении юности, определившем его жизнь: «Три сестры» во МХАТ и Добронравов «во всех ролях, какие я только мог увидеть».

— Должна быть легенда — и лучше симпатичная. Всем нравятся красивые девушки. Всем нравятся понятные легенды. «Три сестры» как мое детское впечатление все запомнили, а мое воспоминание о Добронравове — только единицы. И ты. Правда сказана? Сказана. «Три сестры» все знают со школы, МХАТ вообще как небо — он есть и всё. А легенды помельче надо поднимать. Я обожал Добронравова. Но говорить о трагедийном нерве в обществе, строящем коммунизм, было так же удобно, как о фурункулах на заднице или пьянстве в общественном месте.

* * *

Как мастер Ефремов известен всем и по тому ранжиру, по которому хотел. В 1981-м выходит, например, фильм «Шофер на один рейс». Его и сейчас посмотреть — одна радость. А тогда — например, так. 28 апреля 1982-го об этом фильме ему нежнейше пишут кинозрители из Кисловодска: «Высокочтимый!.. Фильм бесподобный! Смотришь и не веришь, что это лишь фильм, настолько искренность была глубока, что нам казалось — мы наблюдали жизнь! Жена Шукшина похорошела и была сама собой… Искусно играли, фу, нет, а жили и переживали. Спасибо за великое удовольствие Вам и Шукшиной (имени не знаю). Когда к нам приедете в гости?»