Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

Показываю фокус. Всем известно, что Олег-подросток ходил в Дом пионеров на Арбате и занимался в театральном кружке. Образ готов. Пионеры, кружок, школьник. Ничего особенного. Затемнение. «За участие в социал-демократическом движении несовершеннолетняя княжна Кудашева была сослана в Лиду (еврейское местечко в Белоруссии), затем переведена в Вильно (нынешняя столица Литвы), а уж затем, вследствие открывшегося туберкулеза, передана на поруки родным и отправлена в Италию, в Неаполь — к бабушке, итальянской графине». Так вот. Упомянутая княжна — первый педагог Олега по актерскому мастерству, княжна Александра Георгиевна.

Звон стекла. Шаблон разбился? У кого-кого учился актерству пионер Алик? У княжны Кудашевой!

Об Александре Георгиевне надо писать поэму. Она, кстати, и В. Шалевича, и Е. Киндинова — многих научила. На первой свадьбе Ефремова — с Лилией Толмачевой — за семейным столом праздновали несколько человек, самые близкие. Включая княжну Александру Георгиевну с ее прямой аристократической спиной, ученицу великого Михаила Чехова. Смело выбрасывайте всю глянцевую макулатуру о Ефремове. Ярого коммуниста, коим выставляют его некоторые современники, учила быть актером княжна Кудашева; мощное духовное воздействие; оно с детства — в пластике тела и лица; фирменное обаяние — от органичности, бесстрашия, свободы.

Как говорит один современный йогин-гуру, «Transformation is when who you are is not determined anymore by other people’s opinions or other people’s presence»[8]. Полагаю, что княжна Кудашева прошла свою трансформацию наилучшим образом и сумела научить детей великому искусству самовоспитания и преображения. По этой же причине в обычных статьях о Ефремове она упоминается крайне редко. А мудрый Николай Иванович, говоря о детстве сына, мастерски лепил байки, к которым безразлично ухо следователя: дескать, сынок вырезал из картона фигурки, делал живые картины, словом, обнаруживал интерес к театру. Пай-мальчик. Не трогать.

Ребенок ничего такого не обнаруживал. Он шалил иначе.

* * *

Невозможен биограф беспристрастный. Автор видит своими глазами жизнь другого человека, исходя из известного заранее финала его судьбы. Если вы уже знаете, что на панихиду к артисту МХАТ приходил с цветами президент страны, вы связаны фактом величия, определенного местом погребения и цветами от президента. Любая биография есть вымысел. Попробуйте описать один собственный день — с утра до утра: что вы делали, думали, чувствовали, но поминутно и все 24 часа. А чего при этом желали? А сколько в ваших желаниях генетики? Даже Виктор Розов, с пьесы которого начался «Современник», однажды в сердцах сказал о Ефремове: «Все эти сорок лет я никак не понимал, чего он, в конце концов, хочет». Интересно, правда?

Агиограф, пишущий житие святого, тоже исходит из кончины своего героя: святым признают по мученической кончине за веру, по чудотворным мощам, подвигу служения при жизни и другим признакам. Долгая процедура канонизации — она же длительное изучение жития. В итоге живые молятся уже не за него, а ему.

Кадровая анкета, вычленяющая человека из незримого списка, особенно пристрастна: она выделяет актуальное и социально значимое, обстоятельства места и времени. А где же метаистория? А нигде.

Безусловно врет и любая автобиография, в которой тот же отбор фактов и событий составляет особую жизнь — явление описуемое. Сочинение — адресуемое.

Биограф вынужден решить на старте: театр его будет по Станиславскому или по Брехту? Полезем в шкуру другого или обойдемся? Может, ну его театр? Всё зыбко, всё лишь один раз. Может, поговорим о кино?

Кстати, что вы, Олег Николаевич, думали о кино в разные ваши времена?

— Вопрос вопросов. Сам наигрался вволю. Профессии театрального актера и киноактера — разные принципиально. Профессионалы знают это, а публике обычно невдомек. Но я так часто отвечал на сей вопрос в интервью, что можно составить отдельную книгу из моих высказываний. Тут и поход чуть не всей труппой «Современника» на фильм «Строится мост», и в 1971-м, когда я уже возглавлял МХАТ, беседа для «Недели»: «Кино я люблю за восстановление чувства правды. Вы заметили — наиболее живой, дееспособный тот театр, актеров которого часто приглашают в кино. И наоборот…» Многие думали, что для меня кино ничегошеньки не значило. Так думают даже близкие люди. Нет, значило. «Это, наверно, можно сравнить с тем, что испытывает художник, когда пишет натуру. Тут все реально, и он стремится передать именно реальность и ничто другое. Художнику необходимо работать на натуре, а актерам театра сниматься в кино, потому что камера, которая следит за тобою, требует абсолютной подлинности. Любой наигрыш она замечает — и голос не надо форсировать, и если ты идешь по болоту, ты идешь по болоту, и ноги вязнут, и усталость настоящая, а иногда — и опасность».

— Я видела ваши ответы журналистам, в том числе этот. Сумма: правду следует нести, личное я иметь, в кино сниматься. Так?