Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

— Общение на сцене — как просто звучит. Приучая к общению на сцене, вы, насколько я знаю, стремились вовлечь всех актеров труппы в постоянное общение в жизни. Даже Новый год встречали вместе. Они оказывались в потоке общения столь мощном, что не могли один без другого пошевельнуться. Вам одна актриса потом припоминала это как коммунизм — я сама слышала лет пять назад. Театр единомышленников не всем был по плечу, но были и понимающие. Елена Юрьевна Миллиоти рассказывала мне о некоторых… хм… формах коллективизма: «Мне, которая пришла вообще из МХАТ, из этой академии, где все было размеренно, все годами поставлено… первый был удар, что мне сказали: „Ну ты-то не будешь получать 80 рублей. Какая у нас там самая маленькая зарплата? Сколько? 69? Ну, ты и будешь получать 69“. Я говорю: „Интересное дело! У меня 69 Фролов[9] получает, а я — 80, меня так тарифицировали“. Олег: „Мало ли что тебя тарифицировали! Ты какой строитель, ты только вошла! Что ты сделала для театра? Фролов уже целый год — смотри, сколько он играет ролей, как вложился в театр! А ты только что пришла и будешь 80 рублей получать? Нет, отдавай эти деньги в кассу театра“. Я: „Да дома отдам“. Олег: „Нет, дома не отдашь. Отдавай сейчас, в кассу, мы отдадим ему, а он как хочет, так и распорядится. Может, он пойдет на пиво истратит“. Так смешно, что мне приходилось отдавать эти деньги. Гена тут же, рядом. Говорю, отдаешь или нет? И брала у него свои деньги. Смешно. Ну, вот и первое, с чем я столкнулась. Ладно, ерунда. Но потом… когда мы получили помещение и все-все… господи, как муравьи, всё чистили, люстру нам спустили, мы сами мыли люстру, мыли лестницу парадную… вычищали всё это… я не знаю… это просто счастье, что нам — нам! — это подарили. И все участвуют, все равны! Перед искусством все равны — ефремовский постулат…»

— Строительство театра во всех значениях слова. Конечно. И люстру мыть, и мебель носить.

— Еще Елена Юрьевна рассказала, как у вас в конце сезона труппа голосовала: кто остается, а кто на скамейку запасных. И как все безумно боялись голосования: «Знаете, раньше была игра во мнения. Один человек выходил — наверняка в вашей семье играли — за дверь, а все сидят в кружочек и про этого человека каждый говорит. Потом человек входит и ведущий говорит: „Я была на балу, слышала про вас молву“. Один говорит, что вы добрая, второй — что завистливая… Кто сказал, что завистливая? И ты должен угадать и указать. Ефремов был на балу, человек выходил, и в открытую каждый член труппы должен был высказаться по поводу того, кто вышел: какое о нем мнение у тебя. Как он вкладывается в театр? Это — главный вопрос. Какой он строитель театра? Что сделал для театра? Со всех позиций — и художественных, конечно, — все обсуждалось. Могли сказать, например: он прекрасно сыграл роль! Но что он сделал для театра? Участвовал ли он в жизни театра? Общественные моменты, еще что-то… „Нет, у него дела были на стороне…“ или „Он снимался в кино…“ Грех не то чтобы смертный, но во всяком случае ты вне театра. Не все силы на театр тратишь! Понимаете, к примеру, у нас от званий сначала отказались. Или машины, например, ни у кого не было. Когда Козаков завел машину, все сказали: „Ну ты, Мишка, буржуй! Откуда ты на такую зарплату?“ Но он снялся — ему позволили — заработал деньги, купил машину. Эта была единственная машина в нашем театре, и Мишка на ней ездил и возил всех. Его, конечно, эксплуатировали по полной… Так что какие-то были вещи, которые шли абсолютно вразрез с моим мхатовским восприятием. Но самое главное, что, конечно, Олег сам вкладывался. Мы были все в него влюблены. Его все обожали, все любили. Потому что он был для нас царь и бог. Он был для нас и руководитель, и вождь, и фюрер, и кто угодно! Я не любила слово „фюрер“, я его не употребляла. Мне оно не нравилось. Вождь! Предводитель. Человек, который… как сказать… предощущал, предвидел будущее. У него был какой-то… свет, куда нас вести, как Данко, понимаете? Данко! Который сердцем освещал дорогу! Он был и романтической фигурой, и в то же время создал семью! Театр был семья. Дом… как его не любить было! Если он любил каждого! Он как отец о каждом заботился. Понимаете, он был и великий педагог, и режиссер. Я думаю, он как Станиславский…»

«Воспитанная в идеях интеллигентской культуры конца позапрошлого — начала прошлого века, Александра Георгиевна была человеком формально неверующим. Но ее непреложная вера в наше призвание любить людей, служить людям, и ради людей служить ценностям нравственности и культуры была бы неплохой школой для нынешних формально „верующих“, но лишенных подлинного нравственного стержня поколений. Того стержня, без которого любое верование превращается лишь в надменное суеверие», — пишет историк Рашковский о первом педагоге Олега Ефремова. Неверующие (тут кавычки в семь рядов со всех сторон) тоже приходят на служение. И служат. Более не коснусь моей теории, хотя практика ее недурственно подтверждает.