Читаем Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог полностью

Эксперимент. Внимание! Творчество первично, а реальность-так-называемая вторична. То есть не жизнь отражается в искусстве, а искусство формирует жизнь. Но это я сейчас сказала, а в известный период за мысль о первичности творчества, Творения, о тварности мира — можно было поплатиться мыслящей головой. Скорость роста идеологического поля в СССР была феерическая: дебютное кино (1924) Эйзенштейна «Стачка» было еще немое. Кино вскоре заговорило, задышало и выдохнуло образную систему, пригодную для укрепления веры в коммунизм.

Мысль о первичности, как помнят ровесники Ефремова, есть основной вопрос философии. В советское время следовало говорить, что первична материя — никак не дух. В юности О. Н. отлично учился, знал материалистическую идеологию назубок и даже пытался понять. Развитие человечества продвигалось экономическими формациями и борьбой классов. Не было ничего важнее, чем классовая борьба, и отражать ее усиление по мере продвижения к коммунизму — вот задача искусства (sic!). Это я доступно пересказала установки социалистического реализма для тех, кто готов, зевая, фыркнуть «что за бред!» — и умчаться на выставку contemporary art. Подождите, дети. Не спешите: прежде чем ваша свобода фырканья стала привычной, пролились реки крови. Куда б ни ворвались вы с мороза сейчас — дерзкие, амбициозные, — знайте: пороги обиты, с одной буквой б, до вас, и музыка, рвущая ваши уши, растянутые пластиковыми тоннелями, тоже прошла путь не по лепесткам, а по шипам, и среди тех, кто рвался, ошибался, падал и вставал, были герои современного искусства, никак вам ныне не известные. Что, страшно?

Подростку Олегу в школе рассказали, что была некая обезьяна, которая изрядно потрудилась и встала на ноги. Он запротоколировал. Подумал-подумал, и вот — ученик 9-го «Б» делает конспект «Краткого очерка теории Дарвина», но не по источнику, а по К. А. Тимирязеву. Сначала излагает как надо, по учебнику. Про обезьяну (о которой у Дарвина ничего нет, но Олег не знает Дарвина, он знает учебник — и чует подвох, чует).

Внезапно подростку становится смешно, и он заканчивает задание — юмор невероятный — цитатой:

…у гробового входаМладая будет жизнь игратьИ равнодушная природаКрасою вечною сиять.

Бедная училка, видимо, не нашла крамолы в смелом соединении Пушкина с пересказом Дарвина и щедро поставила пять с минусом. Синим карандашом: 5-

Я вертела тетрадку так и сяк — за что минус? По-моему, автор конспекта прекрасно понял, что его надувают. Выкрутиться из интересного школьного положения нереально, а Пушкин — он ведь нам всегда поможет?

Тонкий демагогический талант пригодится ребенку и впредь, когда дело дойдет до разговоров о театре в верхах. Искусство манипулирования (обаяние) и мистификации дано было ему в особо крупных размерах. А все начиналось милыми шутками: прицепишь двусмыслицу из Пушкина к пересказу из Дарвина — и все шито-крыто. Хоть и с минусом, но пять.

Ежели дитя было столь догадливо и склонно к инсайтам, может, оно и еще кое-что рано поняло? Может быть, его любимый писатель, озадачивший белый свет неформатной комедией «Чайка», тоже из ранних философов в том же значении «ты вечности заложник у времени в плену»?

* * *

Действительность в революционном развитии бывает удобна для определенных искусств, поскольку конфликт всегда в наличии: я прав, ты — нет. Пока ребенок ломает игрушку, ему весело. Поначалу. Пока не отшлепают. Потом он вырастет и обнаружит несправедливость: на той стороне ограды трава всегда зеленее. Не каждый доживает до мудрости, что трава везде зеленая. Поначалу слепит блеск современности. Даже Айседора Дункан, танцевавшая своим возмутительным босиком, в ушедшем веке была современным искусством. Даже Бродский, переносивший слова и фразы по частям на другую строку. Даже Шёнберг, придумавший двенадцатитоновую додекафонию. Даже Джотто, когдатто. Фыркайте. Теперь можно фыркать. Свобода фырканья заложена в конституции страны, на государственном языке которой написаны эти строки.

В юности Олега стилистика книжного общения с массами была иной: «О Сталине — создателе Красной армии, ее вдохновителе и организаторе побед, авторе законов стратегии и тактики пролетарской революции — будут написаны многие тома… Только он, Сталин — непосредственный организатор и вождь пролетарской революции и ее вооруженной силы». Так выражался, к примеру, маршал Клим Ворошилов, крупный партийный и государственный деятель своего кровопролитного времени. Так умели выражаться все, кому была дорога голова. Да и те, кто головой не дорожил, тоже умели выражаться на языке идеологии, даже если ненавидели ее. Не выучить было трудно, поскольку формулы окружали человека. Стиль был отточен. Никаких шероховатостей. Советская эпоха — самая стильная в мире.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное