Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

Не знаю, был ли шестилетний Олег поставлен в известность, что родители разводятся. Вряд ли — тем более что они не развелись, как я теперь понимаю, благодаря необыкновенному, поистине ангельскому характеру Николая Ивановича.

2 июля 1933-го ребенка на лето везет в Самару дядя Константин, написавший с дороги дорогим Коле и Ане, как они проезжали Пензу и в вагон вошли студенты, Олег вел себя «вполне прилично», но что-то опрокинул и очень растерялся, боялся, что его высадят. (Видимо, к подобным радикальным мерам его уже приучили как минимум на словах.) Тут же описана первая встреча с темой кладбища: «В одном месте проезжая деревенское кладбище, он спросил, что это за палочки (кресты), ну мне, конечно, пришлось объяснить, что здесь хоронят умерших, а не сжигают, как в Москве». Это 1933 год, характерное объяснение. Костя хорошо излагает: «Олег, как приехал домой, потребовал свои игрушки и начал играть. Потом его вымыли, накормили и уложили спать. На другой день остригли и взвесили. Вес в облачении 22,4 килогр.».

С юмором у Олега дядя Костя. Тоже заботливый: снимает дачу, выбирая, чтобы с водой и фруктовым садом. Ездит с племянником на другую сторону Волги гулять. (Самарские впечатления потом всплывут у взрослого Олега, когда он поедет с Печниковым по Руси в 1952-м и заглянет в Куйбышев, бывшую Самару. Веса своего в облачении уже не вспомнит, зато всеобщую заботу о весе запомнит навсегда. Даже в выездных анкетах будет писать как особую примету: худой.) Константин Иванович, золотой мужик, позже напишет племяннику, уже отправив его в Москву: большой шалунишка Аля, ты знаешь, почему я не стал катать тебя на спине и не сделал змея: во-первых, сильно болит глаз, а во-вторых, ты «много хулиганил». Хотя с бабушкой и дедушкой был нежный и ласковый.

На поведение «нежного и ласкового» Олега во всех его возрастах не жаловался только ленивый. Впрочем, ленивый тоже жаловался. Что он такого делал, что все — все — отмечали это как проблему? Чего им не хватало? А ему чего не хватало? Я перечитала десятки писем его родни, педагогов, иных заинтересованных лиц — все как сговорились. Придется понять, о чем они все.

В пожилом возрасте Ефремов даже в газетном интервью вполне солидно порассуждал о своем гороскопе. Знал и, видимо, обдумывал — есть ли совпадения. Сказал журналисту, что как Кот всегда приземляется на четыре лапки. Про Весы не сказал. А я скажу: даже призрачная возможность конфликта для классических Весов-Котов ужасна. Им или изживать свои знаки, чудовищными усилиями выпрыгивая из заоблачной предзаданности и работая над собой, либо тихо сидеть в одиноком углу и уж точно театрами не руководить. Ефремову пришлось выбрать первый путь: работу над собой. В прямом смысле слова: ни шагу назад. Борьба с собой была кровопролитная. Стенобитная воля, которую он воспитал в себе, была первым результатом его личного творчества.

* * *

7 августа 1933 года отправлено очередное письмо родителям — печатными буквами, простым карандашом. Адрес отправителя: Самара, Кооперативная, 65, кв. (оторван кусочек конверта с номером; конверт открывали впопыхах, нервно, не разрезая):

Содержание письма:

«Папа мама целую сто раз (рядом изображения: жук, бабочка, животное, которое может быть и козой, и теленком, не берусь утверждать). Живу в Зубчаниновке. У меня есть два товарища Гера и Лева ему шесть лет тетя Надя зделает мне сочек я буду лавить бабочек целую Аля». От «буду» до «Али» написано рукой тетки, очевидно не вынесшей страданий юного каллиграфа и подсобившей с дописыванием послания.

Михаил, внук Николая Ивановича и сын Олега Николаевича, говорит о дедушке легендами: «Больше всех меня воспитывал мой дедушка Николай Иванович Ефремов. Это самый хитрый человек в нашей семье, потому что в 1934 году, когда он понял, что скоро начнут всех сажать, завербовался на Север и работал в лагерях бухгалтером. Тем самым он уберег семью от репрессий».