Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

Июнь 1939-го — из Орджоникидзе (ныне Владикавказ) отцу: «Сейчас живем у дяди Сережи. У него очень хорошая квартира; теплый душ. В Орджоникидзе есть хороший парк, через него идет Терек… Фотоаппарат купить не удалось. С сегодняшнего дня подчиняюсь маме». Видимо, тема, кто кому подчиняется, висит и висит.

26 июня 1939-го — из станицы Слепцовской отцу: «В этом письме напишу тебе все подробно. Мы снимаем целый дом: две комнаты, кухню, веранду и целый двор. Имеем кур и цыплят. Станица Нестеровская, в которой мы живем, большая. Имеет 2 колхоза: Хлебороб и Победа. Казаки в ней богаты, скупые и замкнутые. В станице есть клуб с кином и библиотекой. Водим иногда поить колхозных лошадей. Река Оса бурная и холодная, но купаться в ней можно. На днях ловили рыбу неудачно поймали одну, но выпустили. Дни жаркие, а утра и вечера свежие <…> Живем без часов. Вот я тебе написал все что подметил…» Далее опять ягодное меню и количество купаний. Приписка рукой матери о варенье. Вообще четко ощущается присутствие: автор знает, что письмо к отцу будет и прочитано, и дополнено. Он всегда интонацией подчеркивает воображаемую численность читателей любого его текста. Анна Дмитриевна постоянно прибавляет: «Напиши Альке письмо, чтобы лучше кушал и слушался». Похоже, педагогический фокус не удался. Ни еда, ни послушность не увлекли Олега в той степени, на которую рассчитывали родители.

9 июля 1939-го — Кавказ, письмо отцу: «Начну с самого интересного. Седьмого ездили с директором учлесхоза в Серноводск. Серноводск это большой курорт. В Серноводске гуляют на воле павлины, я их видел». Мне кажется, я тоже сочла бы гуляющих павлинов видением «самым интересным». Писано из станицы Нестеровской недалеко от Слепцовской.

Надвигается понемногу. 17 августа 1940-го Олег пишет отцу из подмосковного Кучина уже в Абезь, Коми АССР, почтовый ящик № 219/8, финансовый отдел. Без материнской цензуры письмо звучит иначе: «Дорогой мой Папуля родной крепко тебя целую обнимаю. Скоро уже 2 месяца как тебя нет. Все мысли были с тобой, мы трепетно волновались по тебе когда ты ехал по морю. Теперь напишу о своей жизни. Вскоре как ты уехал началась жаркая погода. Мама разрешила мне купаться. Первое время я сдружился с Ник. Галкиным с ним мы ходили на рыбную ловлю, в лес, играли в крокет и т. д. Потом с ним посорились. И я познакомился и сдружился с еврейским мальчиком Борисом. Он интеллигентных родителей и более подошел ко мне. У него оказалось много книг, я беру их читать. Чтобы не расстраивать маму я перестал купатся. В этих прудах утонули двое, было очень неприятно. А потом был еще ужасный случай: жена застрелила мужа это было через дачу от нас. Первый месяц я поправился это находили все. Потом начал сбавлять. Частью от этих несчастных случаев. Я с мамой ездил в Москву. Ходили вместе смотреть Большой вальс. Очень хорошая картина она меня взволновала. Я смотрел ее 4 раз, а смотреть все еще хочется <…> Папуля я так соскучился о тебе особенно тоскливо когда вечером ко всем приезжают папы. Хочется верить, что все будет благополучно. И мы будем опять вместе <…> Спасибо за дачу. Привет от мамы. Твой Олег».

Эти письма снимают еще одну журналистскую выдумку: что Николай Иванович, «спасаясь от репрессий», уехал на Север работать бухгалтером. Спасаться от репрессий в Абези — уже звучит. А что до специфики работы, то Николай Иванович Ефремов так и работал всю свою жизнь в режимных учреждениях — и до войны, и после. Когда в 1953 году образовалось Министерство среднего машиностроения, работал там — в той же роли — финансистом.

В Самаре, тогда Куйбышеве, Олег бывал в гостях у своего деда в 1933-м и 1940-м. Иван Абрамович Ефремов жил в знаменитом «Челышевском доме» на Красноармейской улице. Дом был сказочно красив. Собственно, он и сейчас хорош и относится к достопримечательностям города, а в 1900-м, когда его построили, считался самым респектабельным. Частный, доходный. Говаривали, что на его возведение ушло более двух миллионов кирпичей. На углу той же Красноармейской (историческое название — Алексеевская) и улицы Фрунзе примерно в те же годы бывала Людмила Петрушевская, в том числе в эвакуации во время войны. Спустя сорок лет она станет одним из драматургов МХАТ при Ефремове. В Куйбышеве предвоенных и военных лет дети не встретились, но что ходили по одним и тем же улицам — уже краеведческий факт. Челышевский дом в Самаре важен: там включилось восприимчивое детское зрение московского мальчишки. Впитало архитектурную роскошь дома как декорацию. Будете в Самаре — взгляните. Вы потянетесь к театру. В доме и окрест все дышит сюжетами. Хочется самому что-нибудь сотворить. Влияние дома на воспитание — тема недоисследованная, поскольку любое влияние надо доказывать, и браться за эту тему — всегда опасный выбор для честного ученого.