Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

Документы школьных лет: 1934 год, рисунок, оценка отлично. Море, военный корабль, кораблик поменьше, солнце красным паучком, в синем небе самолетик и парашют. Второй рисунок: тоже кораблик. Подписано простым карандашом «Сатко», потом переделано: «Садко». Простой карандаш. По форме корабль тоже военный. Команда мечет стрелы (видимо, автор так видит гарпуны, они летят залпом) — целится в огромную рыбину неведомой породы. Но заняты все.

1936 год. Учетная работа уч. 3 кл. «Е» 70 шк. Ефремова. (Тут я впервые вижу, как он пишет по линейке и разборчиво. Умел, оказывается.) 16 мая у них диктант. Пришло время сенокоса и так далее. Боже мой, не верю глазам! И буквы ровные, и нажим, и вся классика жанра, причем в линованной тетрадке без косых подпорок, как в прописях. «Рядами ложилась под кустами густая трава». Рядами ложились ровнехонькие буквы. Отличник, видимо.

17 мая 1936-го — сочинение «На каникулах». Описано лето в деревне. Разумеется, «мы раздевались и с разбегу прыгали в воду. Так не заметно прошли каникулы». Вероятно, эти майские фантазии о каникулах в Загорье уже авторские. В те годы поля следовало чертить в тетради карандашом. Строка не умещается — переноси. Переносить надо с пониманием, где кончается одна морфема и начинается другая, а границу между ними отбивать двойным тире. Как знак равенства =. Мальчик в курсе и старается. У него получается.

8-й класс: Абезь, Коми АССР, 1942–1943 годы. Хорошист, но по духу и по способностям — типичный отличник и прекрасный сын. Роль отличника и сына усердно исполняет Алик Ефременыш, как цыганочку с выходом.

Кстати, по прошествии шести лет, уже в 1948-м, в письме матери летом, когда она, очевидно, где-то на отдыхе, а сын вернулся в Москву из Гурзуфа, он пишет отменно целевое письмо. (Гурзуф — это константа, упоминается регулярно: в Крыму, в доме О. Л. Книппер-Чеховой, бывает его педагог и друг В. Я. Виленкин, и там же дом отдыха, где отдыхал летом 1948 года Олег Ефремов. Отдыхал серьезно: в телеграмме 23 июля родителям сообщает, что ехал прекрасно Гурзуф рай прибавил кило целую Олег.)

«Ирочка осталась в Гурзуфе, — сообщает сын матери. — То, чего все особенно опасались — что я женюсь, не произошло и не произойдет». (Знает, шельмец, что матери его жены — чисто нож острый, и охраняет ее воображение сколько может.)

Не будем останавливаться на Ирочке, поскольку маятник женюсь или не женюсь совершал колебательные движения всю дорогу, особенно в юности. Вопрос был серьезнейший: кто она в конце концов будет? Тема жены, идеального друга, висит на том же дамокловом волоске, что и темы роли в театре. Поздравляя Анну Дмитриевну с днем рождения и с удовольствием сопоставляя даты («МХАТ тебе ровесник — ему тоже в этом году 50 лет. Юбилей собираются праздновать широко — в мировом масштабе»), он честно описывает свою ситуацию: «У меня не все благополучно в театре. Не потому, что не получается роль, не потому, что не хватает способностей, а не подхожу своей фактурой. Может быть, снимут с роли — очень высок и очень похож на Покровского, а для сцены два похожие друг на друга не выгодны. Так что нервничаю, хожу и чувствую над собой занесенный меч… Из-за этого спустил те пару килограммов, что с трудом накопил в Гурзуфе. Ведь ты знаешь, я никогда не стремлюсь „поправляться“ в твоем мамином смысле — т. е. толстеть. Я много плавал, много ходил, двигался — окреп, загорел и этого с меня достаточно». Тут и про яблоки («уничтожаем с папой»), и про стирку — чтобы мама имела представление обо всем. Есть и приветы: «Видел Алекс. Георгиевну (его первый педагог актерского мастерства)… говорит: „Вы теперь для меня все как родные“…»

Княжна Кудашева для него — навсегда родной человек, хотя уроки у нее закончились много лет назад. Важно, что на Арбате — его первая мхатовская школа, поскольку Александра Георгиевна была ученицей Михаила Чехова и убежденной мхатовкой.

Кудашева и посвятила его в жрецы. И случилось это в том самом году, когда нормальная жизнь и его, и всей страны надолго оказалась перечеркнута войной.

Часть вторая. Сороковые и пятидесятые

Накануне и во время войны

1 октября 1940 года, 11 часов вечера: «Дорогой Папуля, пишу твоим подарком — самописной ручкой. Начал заниматься немецким, музыкой и в фотокружке в Доме Пионеров. Снимки получаются хорошие. С перепечаткой на фотобумагу еще не налажено. Появилась в продаже фотобумага. По музыке уже играю легкие пьесы. По немецкому уже не делаю ни одной ошибки в диктанте. Сегодня мне исполнилось 13 лет. Уже 19 часов хожу 13-летним. Надеюсь что буду отличником. Товарищем моим остался Коля, но прежде всего ты, Папуля <…> Я рад, что ты пополнел. Будь здоров, живы богато, а я уезжаю от письменного стола до постели».

27 января 1941-го телеграмма в Абезь, Печорстрой, Ефремову: «Дорогой папулька беспокоит твое молчание будь здоров крепко целую обнимаю = олег».