Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

— На обещании быть дисциплинированным прослезился бы, думаю, весь род Ефремовых. Родня — как только вы научились ходить — привыкла переписываться новостями о новых шалостях Алика. Вместе с беловиком процитированной поэмы вы трогательно сохранили черновик. Я вижу, как шла мысль: вместо зачеркнутого принадлежать — в будущем работать и прочие тонкости. А главное — строка понижается. Беловик-то на тетрадном листе в клеточку, и страница сама держит строку ровной, а вот черновик на листочке без линеек, и хорошо видно, как падает и падает хвостик строки к концу. Почерковеды сказали бы, что энтузиазм тут весьма сомнительный. Я изучила ваш почерк за несколько десятилетий вашей лично-дневниковой письменности, ошибиться трудно: вы и хотели туда — и не хотели одновременно.

— Ну, это ты сейчас, сидя на скамейке Новодевичьего, знаешь мое будущее, а я тогда знал его не столь же уверенно. Мой замечательный отец, всегда и во всем мой товарищ, тоже написал генерал-майору Борисову А. И.: «Идя навстречу патриотическим побуждениям моего сына Олега ЕФРЕМОВА[16], прошу Вашего указания принять его в число учащихся Военно-Морской спецшколы в г. Куйбышеве…» Далее папа приводит те же мои достижения, что и я, — продвигая мои достоинства фразой: «В Абезьской школе был Начальником Штаба пионерской дружины, готовясь одновременно вступить в ВЛКСМ». То есть я не только пионер хоть куда, но и готовлюсь стать комсомольцем.

— В этом же важном письме Николая Ивановича мы, наконец, видим собственноручный автобиографический абзац, и тут еще один горячий привет желтой прессе, выставляющей его — годами — бухгалтером ГУЛАГа: «Я — отец Олега — беспартийный, по служебному положению — работник Управления Печорского желдор. Строительства и Лагеря НКВД СССР в должности Зам. Начальника Финансового Отдела. На эту работу был принят в июне 1940 года, работая до этого в продолжение 20 лет в Москве на разных ответственных должностях, преимущественно в сбытовом аппарате Легкой и Текстильной промышленности. О Вашем решении прошу уведомить меня по телеграфу или почтой по адресу: Абезь, Коми АССР, Печорстрой. ПРИЛОЖЕНИЯ: копия метрической выписки…» Ходатайство отца поддержано еще и письмом пом. нач. политотдела по комсомолу Малярчука. Он тоже аттестует Ефремова О. Н. как хорошего ученика и активного общественника.

— Не соврал же! Но вот обрати внимание на фото, а потом на п. 5. Пятый пункт приложения к письму отца гласит: «Справка Отдела Кадров Печорстроя о социальном происхождении».

— На фото от 27 февраля 1943 года — официальном, с круглой печатью и личной подписью — я вижу наглую физиономию, прошу простить мою прямоту. Нехорошо прищуренные глаза. Пухлые и будто нарисованные губы. Узел отнюдь не пионерского галстука чуть сбит набок. Напоказ — вся невыносимость костюмно-галстучного бытия. На лице хоть обыщись — ни капли обаяшки.

— Ничего, зато какие характеристики от пионерских и политических начальников! «Работал активно. В военных играх, организуемых пионерской дружиной, играл ведущую роль. Показал себя хорошим командиром».

— И в этом они не ошиблись.

— Она не ошиблась: старшая пионервожатая Гейденрейх. Хорошая девушка. Левша, кажется. Она чуть ли не первая поддержала мой замысел — еще 26 февраля 1943-го. Вернули нам документы быстро: уже 18 июля начальник отдела военных спецшкол Наумов написал моему отцу, что в 9-й класс училища в текущем году набор в Куйбышеве не проводится. Рекомендовал обратиться во 2-ю Ленинградскую спецшколу по адресу: г. Тара Омской области. Такой вот пришел ответ.

— А не из-за оценок ли? Я любуюсь справкой — как учился Олег в 8-м классе Абезьской средней школы Кожвинского района с 1 октября 1942-го по 4 июня 1943 года. Переведен в 9-й класс с годовыми отметками: литература (устно) — «отлично», литература (письменно) — «хорошо», алгебра — «хорошо», геометрия — «отлично». Немецкий и анатомия — «отлично». Сельхоз. дело — «хорошо». И так далее. Историю вам, как я вижу, в том году вообще не преподавали. А по черчению-то почему «хорошо»? Чего вы там не начертили?

— Я думаю, решающей стала характеристика директора школы А. Юрьевой. Она честнее других со всей прямотой измученного директорского сердца влепила полную правду: «Семилетку окончил с отличными по всем предметам отметками, но посредственной дисциплиной. В этом, 1942/43 уч. году ведет себя более сдержанно, но все же нарушает дисциплину на уроках. Летом на сельхозработах работал хорошо и выработал трудодней более, чем другие учащиеся школы».

— Бедная женщина, как я понимаю, еле сдержалась, чтобы не написать более… хм… художественную прозу. Например: на нем пахать надо, но держать в железной узде. Согласитесь, Олег Николаевич, товарищ Юрьева была строга, но объективна и правдива. Представить юного проказника моряком она, может, еще и смогла бы, но военным!

— Ну что тут скажешь… Кстати, справка о моем здоровье хорошая: может, я и мог бы пойти в морскую школу.