Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

Памятка, собственноручно написанная Ефремовым для сокурсников, должна была иметь, по мысли автора, консолидирующий эффект. Каждый должен был носить ее с собой и перечитывать. Поливать ее кровью никто никого не обязывал. В разговоре могло мелькнуть оговоркой-присказкой, особенно когда на следующий день всем курсом пошли выпить — ты что, клянись кровью! — но на курсе были девушки. По состоянию на март 1947 года две из них нравились Олегу. Симпатизировал он им то одновременно обеим, то попеременно. Он все время описывает свои чувства на бумаге. Мечется душа: любит или не любит? Люблю или не люблю? Не стал бы он заниматься всеобщим кровопусканием в столь тревожной весенней обстановке. Кроме прочего, о сути понятия клятва на крови они все о ту пору знать не могли. Они могли слышать яркое выражение, фигуру речи, но без древнего языческого содержания. И главный мой аргумент: Олег обладал врожденным чувством меры, такта, вкуса. Воспитание, данное ему княжной Кудашевой, отвергало магические ритуалы как несомненное дурновкусие.

Школьные годы этих ребят пришлись на Великую Отечественную. А Татьяна Забродина пришла в Школу-студию вообще с фронта, она в свои 20 лет — ветеран войны. Кровь для нее более зримое понятие, чем для городских сопляков, охваченных страстью к сцене и пытающихся наладить дисциплину, посещаемость и прочую детсадовскую чушь.

Кстати, что такое всем курсом? Это много? Что такое собрание курса? Сейчас вы легко представите себе полную аудиторию вроде университетской и галдящих подростков. Нет, все не так. В 1949 году Школу-студию МХАТ окончили всего девять человек: О. Н. Ефремов, Т. А. Забродина, И. Д. Золотарев, Л. Ф. Золотухин, А. Е. Калужский, П. С. Маслов, Л. Н. Столпова, Н. П. Субботин, К. И. Трофимова. Руководителем их курса был Василий Осипович Топорков.

Посчитайте — девять. Теперь пересчитаем студентов, которым адресовалась памятка, сочиненная Ефремовым, — их почему-то двенадцать. Странным образом в числе якобы клявшихся (Аджубей, Булгаков, Ефремов, Забродина, Золотарев, Золотухин, Калужский, Маслов, Столпова, Скобцева, Субботин, Трофимова) мы видим фамилию Ирины Константиновны Скобцевой. А ведь она, хотя и ровесница Ефремова, окончила Школу-студию позже, в 1955 году, на одном курсе с Галиной Волчек, Игорем Квашой и другими будущими знаменитостями, да и курс их был многочисленнее. Алексей Аджубей, первый муж Скобцевой, учился в Школе-студии, но курс не окончил. Они расстались с Ириной, а в 1949 году он уже женился на Раде, дочери Никиты Сергеевича Хрущева, и стал после его прихода к власти влиятельным главредом «Известий». Ходила частушка «Не имей сто друзей, а женись, как Аджубей».

Как могла оказаться Скобцева на собрании того курса? Только как подруга или жена Аджубея? По архивам выяснилось, что она сначала училась с курсом Ефремова, потом ушла в МГУ на журфак, окончила его, вернулась в Школу-студию МХАТ на третий курс и окончила его позже других — в 1955-м.

Судьба тех, других, сложилась, скажем так, своеобразно. 12 апреля 1951 года Лев Золотухин пишет Ефремову в Детский театр горькое, раскаленное письмо из Риги, где ему плохо: «Как же это МХАТ оплошал. Почему не мы там, не я, не ты, которые имеют полное право. Ведь нас было всего 9 человек и все рассеяны по свету и все ищут счастья и у всех искалечена жизнь. Что толку что я играю… <…> Как не стыдно из 9 человек 3-х охломонов взяли. Блядь, вора и талантливую, но непутевую. Мне иногда хочется написать такое письмо Радомысленскому <…> Я докатился до того, что стал учиться в настоящем университете на философском, читаю библию, гегеля и прочую дрянь это делаю лишь для того чтобы не опуститься, чтобы не спиться <…> Мне бы играть и играть… Я не хочу быть клоуном, а подчас чувствую себя как в цирке. Когда же искусство станет на какую-нибудь научную основу. Когда же наконец достояние МХАТ придет к нам в провинцию <…> Однополчане! Держаться надо или плохо будет…» Читаю и начинаю подозревать Ефремова в ясновидческих талантах, потому что, сколачивая курс в труппу, он будто видел будущее каждого.