Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

«12/Х (Всё синими чернилами. В этой записи, на мой взгляд, рождается идея „Современника“. Сам еще не ведает, но реплики рвутся, кричат о недовольстве. Нужен страстный, протестный выход. — Е. Ч.) Это косность, это тупоумие дать роль Сашки Татьяне Забродиной! Читали нам пьесу, которую мы должны сыграть на выпускных экзаменах. „Двадцатилетние“ Розалинской — Николаенко. Говорить о пьесе нечего, как вообще о современных пьесах. Обязательный герой-схема и несколько хороших образов и то из-за которых могут придраться к автору, что мол искажает черты советского человека. Главная роль — Саша. Девушка новой породы. Интересный образ. Свободомыслие, ум, смелость, настойчивость и т. д. И эту роль дали Забродиной. Я голову даю на отсечение, что 1) пьесу начнем репетировать, но через месяц Забродину заменят Столповой или еще кем-нибудь 2) начнем репетировать и сразу снимут 3) сразу снимут и дадут что-нибудь посерьезнее. Мы предлагаем акт из „Нашествия“, монтаж (нрзб, но кажется, что монтаж) из „Русских людей“, короче советскую классику. Не солидно для студии МХАТа работать над такими пьесами, как „Студенты“, „Двадцатилетние“, „Мирное утро“. Если то, что надо обязательно брать советскую пьесу неизбежное зло, то по крайней мере надо брать доброкачественный материал. (Дальше о распределении ролей, которое — особенно Забродина — курам на смех. Но дальше уже не смех, а гнев. Он умел резко гневаться! — Е. Ч.) Она еле-еле делает роли в своей индивидуальности. У нее нет ума, нет твердости, нет темперамента. Советская героиня, а будет играть ее блядь… Марков меня возмущает всегда в таких обстоятельствах. Он считает (зачеркнуто, надписано принимает. — Е. Ч.) нас за совершенно бездушных болванчиков, которые мнения своего не имеют. Дисциплина. Раевский тот тоньше — хитрее: и нашим, и вашим, а вообще на все наплевать. О Массальском и говорить нечего.

— (синяя черта — и вдруг опять личное, после которого опять черта. — Е. Ч.)

Люся закрывается платочком. Точнее левую сторону шеи (сначала была буква Й — возможно, намечалась „шейка“, но стала „шея“. — Е. Ч.) — там, где мои засосы. Я влюблен в эту неуклюжесть, громоздкость — не надолго, уже чувствую. Но пока манит меня…

— (опять черта и — дальше опять о театральных делах. — Е. Ч.)

Сегодня прогон „Зеленой улицы“ в костюмах и гримах. Очень плохо. Стыдно за МХАТ. Все плохо. Молодежь очень плохо. Чернов — мой соперник — просто никуда. Алешка сыграет образок и довольно все серо, бестемпераментно.

Сейчас я понял вдруг
Где же в театре худрук?
Кедров худрук для Титовой[18].
Щупать ей титьки здоровые.

Дело в том, что МХАТ переживает кризис. В театре нет творчества, нет поисков — есть труппа, состоящая из „гениальных натур“ — самая „гениальная“ — Кедров. Самое обидное, что больше никто не может быть худруком. В театре необходимы коренные реформы в работе, в дисциплине. Недаром было последнее письмо Немировича-Данченко, там где он говорит, что знамя искусства выпало у вас из рук и не вам принадлежит честь нести его дальше. Сейчас всем надают званий, орденов и все совершенно успокоятся и будут почивать на лаврах. Дешевые лавры. Раньше общественность истинная определяла судьбу театра — теперь официальная. Может догадаются, да и (сначала было „прихлопнут“, но слово зачеркнуто) перетрясут все с песочком, чтобы толк был…»

«15/Х

Руки опустились… Работать не хочется (дальше о работе над ролью Незнамова и разговорах внутри. — Е. Ч).

Не студия у нас, а душегубка, а МХАТ — крематорий. Где творчество, где искусство?

— Дальше лютая ругань, что во главе — бездарный руководитель. Не горит идеями современности! Вот он, театр, зреет. В современность хочется.

Директор приспособленец. Может быть и не плохой человек, но лавирует между рифами авторитетов. Не принципиальный. Нам продыхнуть нельзя. Наша жизнь будет происходить в постоянном общении со зрителем, а нам категорически запрещают выступать…»

— Не отсюда ли первый шаг к путешествию 1952-го «по Руси» с Печниковым? Вы там заработали, как сейчас помню, и на хлеб, и на молоко.

«…причем бесплатно, а в порядке молодежных встреч со студентами других вузов. Все зло идет от руководства МХАТом. От таких, как Кедров, Прудкин и др. Нет людей, которые горели бы искусством, которые вели бы честно и прямо по пути искусства театр. Приспособленцы, потребители, мещане. В театре штампы правды, процветают так называемые типажи, а творчества нет. Искусство требует лечения, вернее его залечили».