Олимпионик из Ольвии

Ещё во время жеребьёвки, когда Ктесонид увидел, с кем ему предстоит сразиться, его боевой дух тут же сошёл на нет. На площадку для поединка он выходил с обречённым видом. Конечно, он мог отказаться от этого боя. Для этого достаточно было в его начале поднять кверху руку. Но Ктесонид и близко не подпускал такой мысли. Сдаться, а тем более без боя, значило стать постоянным посмешищем в родном Хиосе.

Известно, что подвиги совершают нередко люди обречённые, попавшие в безвыходное положение. И Ктесонид совершил такой вынужденный подвиг: вспомнив, что лучшая защита — нападение, он сделал ложный замах левой, а когда Родокл сместил руки вправо для защиты правой стороны лица, со всей силой и яростью обречённого на смерть человека ударил правой в нос соперника. Родокл покачнулся и, опасаясь получить ещё один удар, отскочил от Ктесонида на несколько шагов. Из его разбитого носа струилась кровь.

Стадиум взревел от восторга. Такое, чтобы явный слабак да так ударил заведомого фаворита, к тому же в самом начале боя, случалось нечасто. И тут же стадиум притих в напряжённом ожидании. По тому, с какой злобой сверкнули глаза Родокла, стало ясно, что в долгу он не останется, что поединок превратится в побоище.

Так оно и случилось. Придя в себя, Родокл тут же решительно подступил к Ктесониду, и на лицо хиосца посыпался град мощных ударов. А когда соперник, оглушённый и потерявший всякую ориентацию, и вовсе перестал защищаться, Родокл выбрал момент и с такой силой саданул ему снизу по подбородку, что тот, как подкошенный, грохнулся спиной на песок. Родоклу этого показалось мало, и он, нагнувшись над поверженным противником, стал что было силы молотить его по лицу кулаками.

— Что он делает? — не выдержал Тимон. — Разве можно бить лежащего?

— Можно, — сказал Феокл. — Ведь Ктесонид не поднял руки, что означало бы «сдаюсь». Вот и будет бить его Родокл, пока ему не надоест.

В конце концов элланодики не смогли больше равнодушно смотреть на это избиение, и рабдухи оттащили разъярённого Родокла от безжизненно лежащего на песке Ктесонида. А когда мальчишку подняли, чтобы поставить на ноги, все увидели, что лицо несчастного представляло собой кровавое месиво, на котором невозможно было различить ни рта, ни носа, ни глаз. Подбежали земляки Ктесонида и потащили его к раздевалке.

— И кто только придумал такой варварский вид агона? — брезгливо поморщился Тимон. — Ты, дядюшка Феокл, как хочешь, а я смотреть на этот кровавый мордобой не могу. Я пойду.

— Пойдём вместе, — поддержал Тимона Феокл. — Поищем зрелище более приятное... А давай-ка мы сходим в Южный портик. Фидий ведь говорил, что там сегодня будет выставка картин его брата Паненона. А мы с ним дружили в детстве...

Оказалось, что не только Тимону и Феоклу не пришёлся по душе кулачный бой. Немало людей вместо того, чтобы смотреть на детские окровавленные лица, прогуливались по аллеям и дорожкам Альтиса или любовались красотой храмов и статуй. Благо статуи встречались буквально на каждом шагу.

Не пустовал и Южный портик. В нём толпилось несколько сотен людей. Привлекла их туда выставка живописных картин. Картины, написанные преимущественно на деревянных досках, выстроились в ряд на полу, вдоль длинной стены. Изображались на них преимущественно сцены из «Илиады» Гомера. Впрочем, были там и портреты. И среди них — портреты Перикла, Фидия и нескольких победителей предыдущих Олимпийских игр. Все картины были выполнены мастерски. По всему было видно, что автор — несомненно, талантливый живописец и в создание своих работ вложил немало умения и души.

Пройдя вдоль всего портика и рассмотрев все картины, Феокл остановился и, ни к кому не обращаясь, недоуменно спросил:

— А где же сам Паненон? Что за выставка без автора? Хотя... стой... стой... А не он ли там трётся между зрителями? Конечно, он, Паненон. Похоже, пользуясь тем, что его никто не знает в лицо, ходит между посетителями выставки и прислушивается, что они говорят о его картинах. Вот хитрец!

— А зачем это ему? — спросил Тимон.

— Как зачем? Правду о человеке и его работе, глядя ему в глаза, редко когда говорят. Правду, как правило, говорят за глаза. А Паненон хочет знать о своих работах именно правду. А что, если мы разыграем его и заставим раскрыться?

Тимон неопределённо пожал плечами.

— Пошли! — решительно произнёс педотриб. — Ты лишь изредка поддакивай.

Феокл и Тимон пробрались поближе к Паненону и, когда стали к нему спиной, Феокл, подмигнув Тимону, громко произнёс:

— Не правда ли замечательные картины?

— Чудесные! — не совсем уверенно, но зато тоже громко ответил Тимон.

— И всё же Паненон рисует намного лучше, — убедительно провозгласил Феокл. — У него, что ни картина, то шедевр!

— И где же ты, милый человек, видел эти шедевры? — послышался сзади вкрадчивый голос.

— Видеть не видел, но люди рассказывали, — отозвался Феокл.

— И какие же это люди? — не унимался голос за спиной.

— Сам Паненон и рассказывал! — невозмутимо произнёс Феокл.

— А вот это уже враньё! — решительно заявил Паненон. — Не мог я хвалить сам себя!