Оливия Киттеридж

Она планировала рассказать ему, как у нее тряслись руки и как она чувствовала, что с ней происходит что-то глубоко неправильное.

– И… я просто хотела узнать, почему все еще болит.

Она опустила взгляд и стала смотреть на свои ноги.

– Ребекка, мы сделали вам рентген верхних и нижних отделов желудочно-кишечного тракта, сделали все анализы крови. Поверьте, пожалуйста, с вами все в порядке. У вас просто чувствительный желудок. Как и у очень многих.

Выйдя в приемную, Ребекка подошла к подоконнику и стала надевать пальто, глазея в окно, как будто ей было очень интересно, что происходит на парковке. На краткий миг голова вдруг прошла, живот прошел, прошло все, остался один лишь трепет, чистый, как родниковая вода. Как будто она стала пламенем своей зажигалки. Рядом мужчина читал журнал, женщина подпиливала ногти. Ребекка опустила вазочку в рюкзак и ушла.

Вечером они сидели на полу и смотрели по телевизору старое кино. Всякий, кому вздумалось бы заглянуть в окно, увидел бы Ребекку, прислонившуюся спиной к тахте, и рядом с ней Дэвида с бутылкой сельтерской воды, обыкновенных, как самая заурядная пара.

– Я в детстве не воровала в магазинах, – сказала Ребекка.

– А я воровал, – ответил Дэвид, не отвлекаясь от фильма. – Часы украл из магазинчика, где работал. Я много чего украл.

– А я никогда, потому что боялась, что меня накроют, – сказала Ребекка. – А не потому что это плохо. В смысле, я знала, что это плохо, но я не потому этого не делала.

– Я даже спер подарок, который матери подарили на день рождения, – сказал Дэвид и хохотнул. – Брошку какую-то.

– Наверное, в какой-то момент это делают почти все дети, – сказала Ребекка. – Но это я просто так думаю. Я не знаю. Я никогда не ходила в гости к другим детям, и ко мне тоже никто не приходил.

Дэвид промолчал.

– Отец говорил, что это было бы нехорошо, – объяснила Ребекка. – Чтобы ребенок священника кому-то отдавал предпочтение. В таком маленьком городке, как наш.

Дэвид по-прежнему не отрывал глаз от экрана.

– Какая гадость, – сказал он. – Смотри, смотри. Обожаю это место. Сейчас вот этого чувака изрубит в капусту винтом вон того катера.

Она посмотрела в темное окно.

– А потом я пошла в девятый класс, и отец решил, что церковь не должна больше тратить средства на экономку для нас, и с тех пор я начала готовить. Я готовила ему особую еду, буквально пропитанную сливочным маслом. Господи, – сказала она.

– Фууу! – сказал Дэвид. – Ну, видела?

– В законе точно должна быть какая-то статья насчет этого. Так что я преступница.

– Что ты сказала, кроха? – переспросил Дэвид. Но Ребекка не стала повторять. Дэвид погладил ее ступню. – Мы своих детей воспитаем иначе. Не волнуйся.

Ребекка снова промолчала.

– Шикарный фильм, – сказал Дэвид и улегся, положив голову ей на колени. – Просто супер. Через минуту этому коту башку отрубят.

В баре что-то происходило. На парковку съехались три полицейские машины, мигалки остались включенными, полицейские бросились внутрь. Ребекка ждала у окна кухни, вспышки мигалок пересекали ее руку и кухонный пол. Двое из трех полицейских вышли из бара, с двух сторон ведя мужчину с заломленными за спину руками. Они прислонили его к полицейской машине, и один из них сказал ему: «Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде». Голос не был ни добрым, ни злым – просто спокойным и внятным. «Вы имеете право на адвоката. Если вы не можете позволить себе адвоката, вы имеете право на адвоката, предоставленного государством». Это было похоже на стихи, так же, как похожа на них Библия, если ее правильно читают вслух.

Остальные полицейские тоже вышли из бара, вскоре мужчину усадили на заднее сиденье и все три машины уехали. Теперь, без их мигалок, в кухне стало совсем темно. Ребекка различила возле раковины маалоксовую ложку по блестящим белым пятнышкам. Потом она долго сидела в темноте за кухонным столом.

Она представляла себе кабинет врача, улицы, по которым ее вез туда автобус. В Мейзи-Миллз автобусы по ночам не ходили. Пешком, подумала она, будет с полчаса. Если не можешь принять решение, сказал ей однажды Джейс, следи не за тем, что ты думаешь, а за тем, что ты делаешь.

Она следила, как достает из-под раковины горючее для барбекю и прячет в рюкзак. Следила, как бесшумно вынимает из ящика с нижним бельем открытки от матери. В кухне она разорвала их надвое – и при этом из нее вырвался какой-то крошечный звук. Открытки она тоже бросила в рюкзак. Потом положила туда рубашку, купленную для Дэвида, и остаток журнала, в котором была реклама этой рубашки. В карман пальто она сунула две зажигалки.

Она осторожно спускалась по лестнице, ведущей в холл, и в голове у нее звучало: Вы имеете право хранить молчание… Вы имеете право… Вы имеете право… Вы имеете право…

Если тебе такое говорят, не жалко быть арестованной.

Река