Оливия Киттеридж

Его глаза шевельнулись и встретились с ее глазами.

– Не похоже, – ответил он.

Она посмотрела на его грудь, на толстый живот, выпирающий из-под куртки «Л. Л. Бин». Потом посмотрела на дорожку – в обе стороны. Нигде не было ни души.

– Вас не пырнули ножом? Не подстрелили? – Она склонилась над ним еще ниже.

– Нет, – ответил он. Потом добавил: – По крайней мере, я не заметил.

– Шевелиться можете?

– Не знаю. Не пробовал.

Большой живот его, однако же, шевелился – медленно вздымался и опадал.

– Так попробуйте. – Носком своей светлой кроссовки она подпихнула его кроссовку – черную. – Ну-ка, шевельните этой ногой.

Нога шевельнулась.

– Хорошо, – сказала Оливия. – Теперь рукой.

Мужчина медленно положил руку себе на живот.

– У меня нет этой, мобилки, – сказала Оливия. – Сын все говорит, что купит мне, но так и не купил. Сейчас я вернусь к машине и поеду за помощью.

– Не надо, – сказал Джек Кеннисон. – Не оставляйте меня одного.

Оливия остановилась в нерешительности. До машины миля. Она снова посмотрела на него. Он лежал, следя за ней своими голубыми глазами.

– Так что случилось-то? – спросила она.

– Не знаю.

– Тогда вам нужен врач.

– Окей.

– Кстати, я Оливия Киттеридж. Кажется, мы с вами не были друг другу представлены. Если вы не можете встать, я поеду и найду вам врача. Хотя я их и сама терпеть не могу. Но нельзя же вам просто так тут лежать. Еще помрете.

– Ну и что, – сказал он, и в глазах вроде бы мелькнула улыбка.

– Что? – громко переспросила Оливия, нагнувшись к нему еще ниже.

– Ну и что, если умру, мне плевать, – сказал он. – Вы только не оставляйте меня тут одного.

Оливия села на скамью. Река была совсем спокойная, словно и не текла. Оливия снова склонилась над ним:

– Вы не замерзли?

– Да нет.

– Сегодня зябко. – Теперь, постояв на месте, она и сама ощутила озноб. – У вас что-то болит?

– Нет.

– Как думаете, это из-за сердца?

– Не знаю.

Он заворочался. Оливия встала и подхватила его под мышки, хотя и без толку – он был слишком тяжелый. И все же после долгих усилий он сумел подняться и устроился на скамье.

– Окей, – сказала Оливия, садясь рядом. – Так-то лучше. Теперь подождем, пока мимо пройдет кто-то с телефоном. – И вдруг добавила: – Мне тоже плевать, умру я или нет. Я бы даже хотела. Но только чтоб быстро.

Он повернул к ней лысеющую голову, внимательно посмотрел усталыми голубыми глазами.

– Не хочу умирать в одиночестве, – сказал он.

– Черт. Да мы всегда в одиночестве. Рождаемся одинокими, умираем одинокими. Так какая разница? Лишь бы не чахнуть годами в доме престарелых, как мой бедный муж. Вот чего я по правде боюсь. – Она оттянула полу свитера, сжала в кулаке. Потом повернулась и внимательно посмотрела на Джека. – Цвет лица у вас вроде нормальный. Вы совсем не помните, что произошло?

Джек Кеннисон смотрел на реку.

– Я шел. Увидел скамейку и почувствовал, что устал. Плохо спал ночью. Я сел, и у меня сразу закружилась голова. Я опустил голову, сунул между коленями… и следующее, что я помню, – я лежу на земле, и какая-то женщина вопит на меня: «Вы умерли?»

Щекам Оливии стало горячо.

– С каждой минутой вы все менее мертвый, – сказала она. – Как вы думаете, идти сможете?

– Через минутку попробую. Я просто хочу тут чуть-чуть посидеть.

Оливия бросила на него быстрый взгляд. Он плакал. Она отвернулась и краешком глаза увидела, как он лезет в карман. Потом услышала, как он сморкается, – ничего себе трубный звук.

– У меня жена умерла в декабре, – сказал он.

Оливия уставилась на реку.

– Значит, вы в аду, – сказала она.

– Значит, я в аду.

В приемной у врача она сидела и читала журнал.

Через час к ней вышла медсестра:

– Мистер Кеннисон волнуется, что вам приходится так долго ждать.

– Так передайте ему, чтоб прекратил. Мне здесь вполне уютно.

И это была правда. Честно говоря, ей уже очень давно не было настолько уютно. Она бы не возражала и целый день здесь просидеть. Она читала журнал с новостями – сто лет этого не делала. Одну страницу, однако, она перелистнула очень торопливо, потому что не могла видеть лицо этого президента. Эти близко посаженные глазки, этот торчащий подбородок – все это ее оскорбляло. Чего она только не пережила вместе с этой страной, но чтоб такое! Вот кто выглядит умственно отсталым, подумала Оливия, вспоминая слова той женщины в магазине Муди. Это прямо видно по его крошечным тупым глазкам. И страна за него проголосовала! За кокаиниста, на старости лет вздумавшего креститься. Пусть идут все к чертям собачьим, туда им и дорога. Вот только Кристофера и жалко. И его малыша. Что за мир его ждет, если вообще ждет.

Оливия отложила журнал и с наслаждением откинулась на спинку кресла. Открылась входная дверь, вошла Джейн Хоултон и заняла кресло неподалеку от Оливии.

– Ах, какая юбка! – сказала Оливия, хотя ей всегда было глубоко плевать на Джейн Хоултон, эту пугливую лань.

– Представляете, я ее отхватила на распродаже в Огасте, там магазин закрывается. – Джейн разгладила ладонью зеленую твидовую юбку.

– Чудесно, – сказала Оливия. – Все женщины любят скидки. – Она одобрительно кивнула. – Да, просто отлично.