Оливия Киттеридж

Иначе с чего вдруг Синтия Биббер подошла бы к Оливии в торговом центре в Кукс-Корнер и начала бы рассказывать, что ее, Синтии, дочь Андреа, которая после нескольких лет вечерних курсов наконец получила диплом социального работника, думает, что Генри и Оливия, возможно, так и не проработали свое прошлогоднее переживание? Потому что панический ужас, если не дать ему выход, интернализируется, а это, говорила Синтия Биббер задушевным полушепотом, стоя у пластмассового фикуса, способно привести к депрессивному состоянию.

– Понятно, – сказала Оливия в полный голос. – Передайте, пожалуйста, Андреа, что все это звучит впечатляюще.

Оливия годы назад преподавала математику в средней школе Кросби, и время от времени ей случалось прикипеть сердцем к тому или иному ученику, но Андреа Биббер всегда казалась ей не более чем мелкой, скучной, напыщенной мышью. Вся в мамашу, думала Оливия, глядя через плечо Синтии на шелковые нарциссы, торчащие из фальшивой соломы рядом со скамейками у прилавка с йогуртовым мороженым.

– Это теперь отдельная специальность, – говорила тем временем Синтия Биббер.

– Что отдельная специальность? – спросила Оливия, раздумывая, не взять ли шоколадное мороженое, если, конечно, эта женщина уберется с ее пути.

– Кризисное консультирование, – сказала Синтия. – Это еще даже до одиннадцатого сентября, – она поудобнее переложила пакет под мышкой, – когда в наши дни случается авиакатастрофа, или стрельба в школе, или что-то еще, то в тот же миг зовут психологов. Потому что люди сами не могут со всем этим справиться.

– Угу. – Оливия посмотрела сверху вниз на эту женщину, щуплую и тонкокостную. Крупная плотная Оливия возвышалась над ней, как башня.

– Люди замечают, как изменился Генри, – сказала Синтия. – И вы тоже изменились, Оливия. И просто есть такая мысль, что кризисное консультирование могло бы вам помочь. Может вам помочь, всё еще. Знаете, у Андреа свой собственный кабинет, она делит его еще с одной женщиной, и…

– Понятно, – снова сказала Оливия, на этот раз еще громче. – До чего же уродливые слова понапридумывали люди, Синтия, вам не кажется? Прорабатывать, интернализировать, депрессивное что-то там. Да я бы сама стала депрессивной, если бы мне приходилось с утра до вечера такое долдонить. – Она подняла повыше свой пластиковый пакет: – В «Соу-Фроу» распродажа, видели?

На парковке она долго не могла найти ключи, пришлось вывалить содержимое сумочки на раскаленный капот. Перед знаком «стоп» она сказала в зеркало заднего вида «Катись ко всем чертям», когда какой-то мужик на красном грузовичке засигналил, потом влилась в поток машин, пакет из магазина тканей соскользнул на пол, уголок джинсовой материи выполз на коврик, усеянный песком и камешками. «Андреа Биббер хочет, чтобы мы записались к ней на кризисное консультирование», – сказала бы она в прежние дни, и ей легко было представить, как густые брови Генри поползли бы вверх, когда он выпрямился бы над грядкой с горошком, где полол сорняки. «О божечки, Олли, – ответил бы он, а за спиной у него простирался бы залив и чайки хлопали бы крыльями над судном для ловли лобстеров. – С ума сойти!» И, может быть, он бы даже запрокинул голову от хохота, как делал, когда ему было очень смешно, – а это как раз было бы настолько смешно.

Она повернула на шоссе: с тех пор как Кристофер переехал в Калифорнию, она всегда добиралась домой из торгового центра этой дорогой. Она не желала проезжать мимо того дома с его изящными линиями, с большим арочным окном, где так прекрасно прижился нефролепис, бостонский папоротник. Здесь, близ Кукс-Корнер, шоссе тянулось вдоль реки, и сегодня вода сверкала на солнце и тополиные листья трепетали, показывая бледно-зеленую изнанку. А может быть, даже в те прежние дни Генри не стал бы смеяться над Андреа Биббер. Не всегда угадаешь, как поступит человек, даже если тебе кажется, что ты точно знаешь.

– Спорим на что угодно, – сказала Оливия вслух, глядя на сверкающую реку, которая чудесной лентой вилась за дорожным ограждением. Она имела в виду: «Спорим на что угодно, у нас с Андреа Биббер разные представления о том, что такое кризис». – Ну да, ну да, – сказала она.

Внизу, на берегу, плакучие ивы развесили свои длинные легкие ветви – светлые, ярко-зеленые.

Ей надо было в туалет.

– Мне надо в туалет, – сказала она Генри в тот вечер, когда они с ним въезжали в городок Мейзи-Миллз.

Генри ответил – ласково-сочувственно, – что ей придется потерпеть.

– Ой-ёй, – протянула она с нажимом, передразнивая свою свекровь Полин, которой уже несколько лет не было в живых: та говорила так в ответ на все, чего не желала слышать. – Ой-ёй, – повторила Оливия. – Скажи это моим кишкам, – добавила она, легонько ерзая в темноте машины. – Господи, Генри, да я сейчас лопну.