Оливия Киттеридж

– Вот и хорошо, – сказала Оливия, вздрогнув всем своим большим телом. – Вот и хорошо. С этого мы и начнем.

Хармону эта сцена всегда будет напоминать о том дне, когда в окно влетела шаровая молния и с жужжанием пронеслась по комнате. Потому что в комнате ощущалось какое-то теплое электричество, что-то поразительное и нездешнее, когда девушка расплакалась, и Дейзи позвонила ее матери и договорилась, что родители приедут за Ниной во второй половине дня, и на том конце трубки пообещали, что ее больше не отдадут в больницу. Хармон ушел с Оливией, девушка лежала на диванчике, укутанная в одеяло. Он помог Оливии сесть в машину, сам спустился к марине и поехал домой, сознавая, что в его жизни что-то изменилось. С Бонни он об этом говорить не стал.

– Пончик принес? – спросила она.

– Там оставались только с корицей, – сказал он. – А мальчики звонили?

Бонни покачала головой.

В определенном возрасте начинаешь ожидать определенных вещей. Это Хармон знал. Боишься инфаркта, рака, кашля, перерастающего в жестокую пневмонию. Можешь даже ожидать чего-то вроде кризиса середины жизни. Но все это совершенно не объясняло того, что с ним сейчас происходило: его как будто поместили в прозрачную капсулу, которую оторвало от земли и носило, швыряло, сдувало и трясло с такой силой, что он никак не мог найти путь обратно, к прежним обыденным удовольствиям. Он был в отчаянии, он такого не хотел. Однако после того утра у Дейзи, когда Нина плакала, а Дейзи звонила и договаривалась с ее родителями, что они приедут за дочкой, – после того утра от одного вида Бонни ему делалось зябко.

Дом был словно сырая, мрачная пещера. Он начал замечать, что Бонни никогда не спрашивает его, как дела в магазине; конечно, может, после стольких лет ей и спрашивать не нужно. Сам того не желая, он стал вести счет. Бывало, что за целую неделю она не спрашивала его ни о чем более личном, чем есть ли у него «идеи насчет ужина».

Однажды вечером он спросил:

– Бонни, ты хотя бы знаешь, какая у меня любимая песня?

Она читала и не подняла взгляд.

– Ну и?

– Я спросил – ты знаешь, какая у меня любимая песня?

Она поглядела на него поверх очков:

– А я спросила: ну и? Какая же?

– То есть ты не знаешь?

Она сняла очки и положила на колени.

– А должна? Это что, викторина, что ли?

– А я знаю, какая у тебя любимая. «В один волшебный вечер»[14].

– Это моя любимая песня? Вот уж не знала.

– А разве нет?

Бонни пожала плечами, вернула очки на нос, опустила взгляд в книгу.

– «Я всегда гоняюсь за радугами»[15]. Последний раз, когда я спрашивала, это была твоя любимая.

И когда же он был, этот последний раз? Хармон едва припомнил эту песню. Он собрался было сказать: «Нет, моя любимая песня – “Дураки сбегаются толпой”». Но тут она перевернула страницу, и он ничего не сказал.

По воскресеньям он навещал Дейзи, сидел на диванчике. Они часто говорили о Нине. Она проходила специальную программу лечения пищевых расстройств, и еще личную психотерапию, и семейную тоже. Дейзи поддерживала с ней связь по телефону и с ее матерью тоже часто разговаривала. Говоря обо всем этом с Дейзи, Хармон иногда чувствовал, что Нина – их ребенок, его и Дейзи, и все, что касается ее благополучия, – их главная забота. Когда она начала набирать вес, они разломали пополам пончик и чокнулись им, как вином.

– За переполовинивание пончиков! – сказал Хармон. – За Люка-Маффина!

Когда он был в городе, ему казалось, что он повсюду встречает парочки; он видел их руки, сплетенные в нежной близости, он чувствовал, что их лица излучают свет, и это был свет жизни, люди жили. Сколько еще он проживет? Теоретически он мог бы протянуть еще лет двадцать, даже тридцать, но в этом он сомневался. Да и с какой стати хотеть жить долго, если только у тебя не железное здоровье? Посмотреть хоть на Уэйна Рута: всего на пару лет старше Хармона, а жене уже приходится приклеивать ему записочки к телевизору, чтобы он знал, какой нынче день. Или Клифф Мотт с его забитыми артериями – просто бомба замедленного действия. А у Гарри Кумса не поворачивалась шея, и в конце прошлого года он умер от лимфомы.

– Что будешь делать на День благодарения? – спросил Хармон у Дейзи.

– Поеду к сестре. Думаю, мы неплохо проведем время. А ты? Мальчики приедут, все четверо?

Он помотал головой:

– Мы все договорились собраться у родителей жены Кевина. Три часа за рулем.

Как потом оказалось, Деррик вообще не приехал, вместо этого он отправился к своей девушке. Остальные мальчики были, но когда ты не у себя дома, все иначе; он как будто увиделся с родственниками, а не с сыновьями.

– На Рождество будет лучше, – пообещала Дейзи.

Она показала ему подарок, который собралась послать Нине, – подушку с вышитой крестиком надписью «Меня любят».

– Как думаешь, может, ей станет веселее, если она будет иногда на нее поглядывать?

– Хорошая идея, – сказал Хармон.

– Я поговорила с Оливией – подпишу открытку от нас троих.

– Это очень хорошо, Дейзи.

Он спросил у Бонни, не хочет ли она приготовить на Рождество шарики из попкорна.