В четвертом классе он по уши влюбился в Кэнди Коннелли. Стоял у нее за спиной, смотрел, как она взбиралась по ступенькам на большую металлическую горку на школьной площадке, и однажды она упала. Когда она заплакала, он ощутил себя таким беспомощным от любви. И это в девять лет.
Дейзи рассказала, что когда девять было ей, мама сшила ей желтое платье к весеннему концерту, который устраивали в школе каждый год. «И вечером, когда мы вышли из дома, она приколола к платью веточку белой сирени, – сказала Дейзи со своим тихим смехом. – И всю дорогу до школы я чувствовала себя такой красавицей!»
Мама Хармона шить не умела, но на Рождество делала шарики из попкорна. Рассказывая об этом, он чувствовал, как что-то возвращается к нему, как будто все бессчетные утраты его жизни кто-то приподнял, как огромный валун, и под ним он обнаружил – под внимательным взглядом голубых глаз Дейзи – былые утешения и былую сладость.
Когда он вошел в дом, Бонни сказала:
– Почему так долго? Мне надо, чтобы ты залез на крышу и починил наконец этот водосток. Ты много раз обещал.
Он вручил ей пакет с пончиком.
– И колено под раковиной уже которую неделю протекает, капает в ведро. У владельца хозяйственного магазина. Парадокс.
Сквозь Хармона внезапно пробежала волна ужаса. Он опустился в свое удобное кресло. Через пару мгновений он сказал:
– Бонни, а тебе никогда не хотелось переехать?
– Переехать?
– Во Флориду, например, или еще куда-нибудь.
– Ты сбрендил? Или это у тебя шутки такие?
– Куда-нибудь, где солнце круглый год. И дом не такой большой и не такой пустой.
– Я даже обсуждать этот бред не хочу. – Она заглянула в пакет с пончиком. – С корицей? Ты же знаешь, я корицу терпеть не могу.
– Других не было. – Он взял в руки журнал, чтобы не смотреть на нее. Но через секунду сказал: – Бонни, тебя не беспокоит, что никто из мальчиков не хочет взять в свои руки магазин?
Бонни нахмурилась.
– Мы уже говорили об этом, Хармон. С какой стати это должно нас беспокоить? Они вольны делать что хотят.
– Конечно, конечно. Но было бы так славно. Если бы хоть один из них жил поблизости.
– Как меня бесит этот твой негатив.
– Негатив?
– Я всего-навсего хочу, чтобы ты взбодрился. – Она смяла верх пакета с пончиком. – И прочистил наконец водосток. Мне неприятно чувствовать, что я капаю тебе на мозги.
К ноябрю листьев не осталось, деревья на Мэйн-стрит стояли голые, а небо все чаще бывало затянуто тучами. Дни становились короче, и от этого к Хармону возвращалось душевное отрезвление, которое уже долгое время то накатывало на него, то вновь покидало; немудрено, что Бонни велела ему взбодриться. Вообще-то он и впрямь чуть-чуть взбодрился – втайне, по-своему. Потому что теперь, обходя магазин перед тем, как закрыть его, или продавая гвозди припозднившемуся покупателю, он ловил себя на том, что ждет воскресных утренних встреч с Дейзи с радостью, а не с пылким нетерпением, как раньше, в те несколько месяцев, когда они были «друзьями по…». Как будто бы город, на который быстро опускалась ночь, теперь всегда озаряла лампочка, и иногда он нарочно выбирал длинный путь домой, в объезд, чтобы проехать мимо дома Дейзи. Однажды он увидел на ее подъездной дорожке помятый «вольво» с облепленным наклейками бампером и подумал, уж не прикатил ли к ней в гости кто-то из бостонской родни Коппера.
В воскресенье Дейзи, открыв ему, сказала, понизив голос:
– Заходи, Хармон. Ой, что я тебе сейчас расскажу. – Она приложила палец к губам, потом продолжила: – Там у меня наверху Нина. Она спит.
Они сидели за столом в столовой, и Дейзи шепотом рассказывала, что несколько дней назад Нина подралась с Тимом (с тех пор как Уошберн их вышвырнул, они поселились в каком-то мотеле на шоссе номер один), и он уехал, прихватив с собой их общий мобильный телефон. Нина постучалась в дверь Дейзи в таком состоянии, что Дейзи подумала, не отвезти ли ее к врачу. Но Нина все же созвонилась с Тимом, и он приехал и забрал ее, и Дейзи решила, что они помирились. Однако этой ночью Нина опять постучалась к ней – снова драка, и снова ей некуда пойти. Так что теперь она наверху.
Дейзи сцепила руки на столе:
– Ох, до чего я хочу курить.
Хармон откинулся на спинку стула:
– Продержись еще, если можешь. Мы с этим разберемся.
Сверху донесся скрип половиц, потом шаги по лестнице – и появилась девушка, в байковых штанах и футболке.
– Привет, – сказал Хармон, чтобы не испугать ее, потому что сам он испугался. Он не видел ее несколько недель, с того самого вечера в магазине, и сейчас с трудом узнавал. Голова казалась слишком большой для тела, на лбу виднелись вены, а голые руки были тонки, как перекладины на спинке стула, за который она держалась. Смотреть на нее было почти невыносимо.
– Садись, милая, – сказала Дейзи.
Девушка села, положила длинные руки на стол. У Хармона было чувство, что рядом с ними уселся скелет.
– Он не звонил? – спросила девушка у Дейзи. Кожа у нее теперь была не цвета корицы, а мертвенно-бледная; нечесаные волосы казались неживыми, напоминая мех чучела.
– Нет, милая. Не звонил.