Оливия Киттеридж

Он покачал головой и наклонился вперед, положил руку ей на колено. По жизни всегда едешь определенным путем, подумала Оливия. Вот как она годами ездила из Кукс-Корнер мимо поля Тейлора, пока там еще не было дома Кристофера; потом там был этот дом, и Кристофер тоже был, а потом, через какое-то время, его, Кристофера, там не стало. Просто теперь она ездит не по той дороге, и к этому надо привыкнуть. Но ее сознание или сердце, она сама не понимала, что именно из этих двух, в последнее время замедлилось, сопротивлялось, не успевало, и она чувствовала себя большой толстой полевой мышью, которая пытается вскарабкаться на шар, а шар крутится все быстрее, и мышь не может на него взобраться, как бы отчаянно ни перебирала лапками.

– Оливия, мы просто испугались в ту ночь. – Он легонько сжал ее колено. – Мы оба испугались. Мы оказались в ситуации, в какой большинство людей за всю свою жизнь не оказываются ни разу. Мы много чего наговорили, и со временем мы это переживем.

Но после этих слов он встал, отвернулся и снова стал смотреть на воду, и Оливия подумала: ему пришлось отвернуться, потому что он знает, что сказал неправду.

Никогда они это не переживут. И не потому что их держали заложниками в туалете, хотя Андреа Биббер небось сказала бы, что именно это и был кризис. Нет, они никогда не преодолеют ту ночь, не излечатся от нее, потому что тогда они произнесли вслух вещи, после которых уже не могут смотреть друг на друга прежними глазами. И потому что она – с тех самых пор – плачет, как будто внутри у нее открывается тайный краник, не в силах перестать думать о рыжем мальчике с прыщеватым перепуганным лицом; словно влюбленная школьница, она представляет, как он усердно трудится после обеда в тюремном саду; она сошьет ему робу для этих садовых работ – в тюрьме ей сказали, что можно, – из ткани, которую она сегодня купила в «Соу-Фроу», не могла удержаться, – как, должно быть, не могла удержаться Карен Ньютон от романа с тем мужчиной из «Мидкост пауэр», бедная томящаяся Карен, произведшая на свет ребенка, который сказал: «Если ты мне бабка, это, знаешь ли, еще не значит, что я обязан тебя любить».

Зимний концерт

Джейн, его жена, сидела в темноте машины в красивом черном пальто, застегнутом на все пуговицы, – пальто, которое они в прошлом году купили вместе, обойдя бессчетное число магазинов, а это нелегкий труд. Их замучила жажда, и кончилось все мороженым с фруктами в заведении на Уотер-стрит, где юная угрюмая официантка всегда делала им скидку «для пожилых», о которой они никогда не просили; и они шутили по этому поводу: как эта девочка, которая с грохотом плюхает перед ними на стол большие кружки с кофе, знать не знает, что в один прекрасный день и на ее руках появится россыпь старческих пигментных пятен, или что кофепитие нужно будет планировать заранее, поскольку из-за таблеток от давления ты то и дело бегаешь писать, или что жизнь набирает обороты, а потом раз – и оказывается, что бoльшая часть ее уже позади, и это изумляет тебя до смерти – в прямом смысле.

– До чего же здорово, – проговорила она сейчас, в машине, глядя сквозь ночь на дома, украшенные рождественской иллюминацией, и Боб Хоултон улыбнулся за рулем – жена довольна, руки ее спокойно лежат на коленях. – Все эти жизни, – добавила она. – Все эти истории, которых нам никогда не узнать.

И он снова улыбнулся, потому что угадал, о чем она подумала, и прикоснулся к ее руке, затянутой в перчатку. Она повернула голову, и в маленькой золотой сережке вспыхнул свет уличного фонаря.

– Помнишь, – спросила она, – как в медовый месяц ты хотел, чтобы у меня тоже, как у тебя, все мысли были о тех древних руинах майя, а меня интересовало только, у кого из этих людей из нашего автобуса дома в ванной занавески с помпончиками? И как мы тогда поссорились, потому что в глубине души ты боялся – а вдруг ты женился на пустышке? Милой, но недалекой?

Он ответил, что нет, он не помнит ничего подобного, и она глубоко вздохнула – мол, прекрасно ты помнишь – и показала пальцем на дом на углу, весь в синих огнях, фасад сверху донизу увешан нитями синих лампочек, и обернулась, и долго смотрела на этот дом, пока он не скрылся из виду.

Он сказал:

– Ох, Джени, я у тебя псих.

– Ага, еще какой, – согласилась она. – Билеты у тебя?

Он кивнул.

– Забавно входить в церковь по билетам.

Конечно, перенести концерт в церковь Святой Катерины было разумно – после того как крыша концертного зала Маклина провалилась, не выдержав недавнего урагана. Никого не задело, но Боб Хоултон все равно содрогнулся: у него перед глазами возникла картина, как они сидят в красных бархатных креслах, он и Джейн, и как на них падает крыша, и они начинают задыхаться, и вот таким ужасным образом настает конец их общей жизни. В последнее время его часто посещали мысли такого рода. У него и сегодня было дурное предчувствие, но он бы ни за что не сказал этого вслух; и к тому же она так любила смотреть на все эти огоньки.