Оливия Киттеридж

И она была счастлива сейчас, это правда. Джейн Хоултон, чуточку ерзая внутри своего красивого черного пальто, думала, что, в конце концов, жизнь – это дар и что, старея, осознаешь, сколько ее моментов были не просто моментами, они были дарами. И как на самом деле здорово, что люди с такой серьезностью отмечают это время года. Что бы ни происходило в их жизни (а некоторые домa, мимо которых они проезжали, были отмечены скорбью и невзгодами, Джени знала), все равно, все равно люди чувствуют себя обязанными праздновать, потому что все они, каждый по-своему, знают: жизнь достойна праздника.

Он включил поворотник и выехал на проспект.

– Как все-таки было красиво, – сказала она, откидываясь на спинку сиденья. Им было хорошо в эти дни, по-настоящему хорошо. Словно супружество было долгой, сложной, изысканной трапезой, и теперь наконец настало время восхитительного десерта.

В центре, на Мэйн-стрит, машины ползли медленно, минуя фонари, украшенные большими рождественскими венками, витрины магазинов и ресторанов были залиты светом. Сразу за кинотеатром Боб присмотрел местечко у тротуара и начал парковаться, но втиснуться удалось не сразу, сзади кто-то раздраженно посигналил.

– Тьфу на тебя! – Джейн во тьме скорчила гримасу.

Он выровнял колеса, выключил двигатель.

– Подожди, Джени, сейчас я тебе открою.

Они больше не молоды, вот в чем все дело. Они неустанно повторяли это друг другу, как будто никак не могли поверить. Но у обоих в этом году случилось по небольшому сердечному приступу. Сначала у нее – такое чувство, говорила она, как будто за ужином переела запеченного лука, – а потом, через несколько месяцев, у него, ничего похожего, ощущение было совсем другое – будто кто-то с размаху сел ему на грудь, – но при этом болела челюсть, в точности как у Джейн.

Сейчас оба чувствовали себя неплохо. Однако ей было семьдесят два, а ему семьдесят пять, и если только на них обоих одновременно не обрушится какая-нибудь крыша, то, скорее всего, рано или поздно одному из них придется доживать эту жизнь без другого.

Витрины сверкали и переливались рождественскими огнями, в воздухе запах снега. Он подставил Джейн руку, и они двинулись по улице. Окна ресторанов были увешаны всевозможными композициями из остролиста и венков, стекла кое-где припорошены белой краской из пульверизатора.

– Вон Лидии, – сказала Джейн. – Помаши им, милый.

– Где?

– Милый, ты просто помаши. Они вон там.

– Какой же смысл махать, если я не вижу, кому я машу?

– Лидиям! Вот же они, сидят в стейк-хаузе. Мы с ними сто лет не виделись.

Джейн помахала – чересчур оживленно. Теперь и он увидел в окне эту пару, разделенную столом с белой скатертью, и тоже помахал. Миссис Лидия жестом пригласила их зайти внутрь.

Боб Хоултон взял Джейн под руку.

– Я не хочу, – сказал он, другой рукой маша Лидиям.

Джейн замахала еще усерднее, помотала головой и, старательно шевеля губами и помогая себе жестами, проговорила:

– У-ви-дим-ся на кон-цер-те!

Еще покивав и помахав, они двинулись дальше.

– А она хорошо выглядит, – сказала Джейн. – Я даже удивлена, до чего хорошо. Наверное, волосы покрасила.

– А ты хотела туда зайти, да?

– Нет, – ответила Джейн. – Я хочу идти и рассматривать витрины. Так красиво, да и не очень холодно.

– Ну а теперь введи меня в курс дела, – сказал он, имея в виду Лидий, которые, конечно же, были никакие не Лидии. Они были Грэнджеры – Алан и Донна Грэнджер. Их дочь, Лидия Грэнджер, дружила со средней дочкой Хоултонов, а Патти Грэнджер – с младшей. Родителей дочкиных подружек Боб и Джейн по сей день называли между собой именами их детей.

– Лидия уже несколько лет в разводе. Тот парень ее покусал. Но это, насколько я понимаю, держится в тайне.

– Покусал? Или это в смысле поколотил?

– В смысле покусал. – Джейн пару раз прищелкнула челюстями. – Ам-ам. Он, кажется, ветеринар.

– А детей он тоже кусал?

– Не думаю. Детей там двое. Один – гиперактивный, не умеет концентрироваться, что бы это ни значило, в наши дни дети вообще не могут усидеть на месте. Но Лидии эту тему не затрагивают, смотри не проговорись. Мне это все рассказала библиотекарша, та, с розовыми волосами. Идем. Хочу найти местечко в проходе.

После сердечного приступа Джейн все время боялась умереть на людях. Приступ случился дома, на кухне, но сама мысль о том, что она могла бы упасть при всех, наполняла ее тревогой. Много лет назад она своими глазами видела, как один мужчина умер прямо на тротуаре. Медики вспороли на нем рубашку, и у нее до сих пор слезы наворачивались на глаза, когда она об этом вспоминала: беззащитное неведение, безысходность – ушедшесть – широко раскинутых рук, заголившийся живот. Бедный, милый, думала она, как же его жаль – вот так вот лежать мертвым…

– А я хочу сесть подальше, в задних рядах, – сказал ее муж, и она кивнула. Кишечник у него был уже не тот, и иногда приходилось очень быстро покидать помещение.