Оливия Киттеридж

– Ну тогда ладно. – Луиза грациозно опустилась в кресло. На ней было что-то длинное, темно-зеленое, вроде свитера. Кашемир, догадалась Оливия. Ларкины были единственными в городе, по кому сразу было видно: у людей есть деньги и они этих денег не жалеют. Дети их учились в частной школе в Портленде, занимались теннисом, и музыкой, и фигурным катанием, и каждое лето ездили в летний лагерь. Народ над этим посмеивался, потому что никакие другие дети в городе Кросби, штат Мэн, в летние лагеря не ездили. Лагеря в округе, конечно, были, под завязку забитые детьми из Нью-Йорка, – и зачем, спрашивается, Ларкины отправляли своих в эту компанию? Просто такими уж они были людьми, вот и все. Костюмы Роджера (Оливия помнила) шил личный портной – по крайней мере, так говорила Луиза. Позже, разумеется, люди предполагали, что Ларкины разорились. Но, может быть, расходы оказались не такие уж и большие, раз удалось оплатить работу всех экспертов.

Оливия украдкой огляделась. На обоях в одном месте виднелись потеки, панели выцвели. Она была чистой, эта комната, но ясно, что никто не прилагал ни грана усилий к поддержанию этой чистоты. Оливия была здесь лет сто назад – кажется, на рождественском чаепитии. Елка стояла вон в том углу, горели свечи, повсюду были расставлены тарелки с угощением, Луиза приветствовала гостей. Она всегда любила из всего устроить шоу.

– Вам не трудно жить в этом доме? – спросила Оливия.

– Мне трудно жить везде, – ответила Луиза. – Но прямо по-настоящему собрать вещи и переехать – нет, это для меня чересчур.

– Кажется, я понимаю.

– Роджер живет на втором этаже, – сообщила ей Луиза. – А я тут.

– Ага. – Оливии не сразу удалось переварить услышанное.

– Так мы договорились. Приспособились.

Оливия кивнула. Она вспоминала, как Генри принес ей те цветы. И как она просто стояла и ждала, пока он ее обнимал. Цветы она сохранила, засушила, голубые маргаритки были теперь коричневыми, переломленными пополам.

– Кристофер вас поддерживает? – поинтересовалась Луиза. – Он всегда был таким чувствительным ребенком, правда? – Она разгладила костлявой рукой кашемир на колене. – Но и Генри всегда был очень добрым человеком, тут вам повезло.

Оливия не ответила. Под опущенными жалюзи виднелась тоненькая полоска белого света – настало утро. Не приди она сюда, шагала бы сейчас, как обычно, вдоль реки.

– Роджер не добрый человек, и в этом вся разница.

Оливия посмотрела на Луизу:

– Мне он всегда казался довольно милым.

По правде говоря, Оливия почти ничего не помнила о Роджере. Он выглядел как банкир, каковым и был, и костюмы всегда сидели на нем отлично – если вас интересуют вещи такого рода, а Оливию они не интересовали.

– Он всем казался милым, – сказала Луиза. – Это его стиль. – Она еле слышно засмеялась. – Но на са-а-амом деле, – протянула она, – его сердце бьется со скоростью два удара в час.

Оливия сидела совершенно ровно, застыв на месте, держа свою большую сумку на коленях.

– Холодный человек, холодный. Брр… Но всем плевать на это, потому что винят всегда мать. Всегда, всегда, всегда у них во всем виновата мать.

– Думаю, вы правы.

– Вы знаете, что я права. Прошу вас, Оливия, располагайтесь поудобнее. – Луиза взмахнула тонкой белой рукой – словно полоска пролитого молока в тусклом свете.

Оливия осторожно поставила сумку на пол, откинулась на спинку дивана.

Луиза сложила руки на груди и улыбнулась:

– Кристофер был чувствительным мальчиком – в точности как Дойл. Теперь, конечно, в это никто не поверит, но Дойл был нежнейший человек на свете.

Оливия кивнула и отвернулась, глядя куда-то себе за плечо. Двадцать девять раз, сообщалось во всех газетах. И по телевизору тоже. Двадцать девять раз. Это много.

– Вам, наверное, не нравится, что я сравниваю Дойла с Кристофером? – Луиза снова легонько, почти кокетливо рассмеялась.

– А как ваша дочь? – спросила Оливия, снова поворачиваясь лицом к Луизе. – Чем занимается?

– Она живет в Бостоне, замужем за адвокатом. Что, естественно, пришлось очень кстати. Она чудесная женщина.

Оливия кивнула.

Луиза подалась вперед, положив обе руки на колени, и, кивая в такт, нараспев произнесла:

– «Мальчики – балбесы, девочки – принцессы». – Потом снова рассмеялась этим своим тихим шаловливым смехом и села удобно. – Роджер сразу слинял к своей подружке в Бангор. – Опять тихий смешок. – Но она ему дала от ворот поворот, бедняжечке.

Внутри у Оливии все стонало от разочарования. Ей мучительно, почти невыносимо хотелось сбежать, но она, конечно же, не могла – она сама сюда вторглась, сама ответила Луизе на записку, сама попросила разрешения навестить ее.

– Вы, наверное, задумываетесь о том, чтобы покончить с собой, – сказала Луиза по-светски безмятежно, словно обсуждая рецепт лимонного пирога.

Мир вокруг Оливии на миг пошатнулся, как будто ей в голову врезался футбольный мяч.

– Вряд ли это что-то решит, – ответила она.

– Решит, разумеется, – приветливо сказала Луиза. – Это решило бы все и сразу. Но всегда остается вопрос: как.

Оливия сидя переступила с ноги на ногу и протянула руку к сумке, стоявшей на полу.