Оливия Киттеридж

Она спустилась в белый подвал. Зашла в тесную ванную, включила свет и сразу увидела в зеркале длинную, хорошо заметную полосу липкой карамельной подливки на голубой хлопчатобумажной блузке. Маленькое горе охватило ее. Они видели этот потек, а ей не сказали. Она стала старухой – как тетка Ора. Много лет назад они с Генри время от времени возили ее вечерами кататься на машине и иногда останавливались купить мороженое, и Оливия наблюдала, как липкие струйки стекают у Оры по подбородку и груди, и чувствовала отвращение. Когда тетка Ора умерла, Оливия, по правде говоря, обрадовалась, что избавлена от этого жалкого зрелища.

А теперь она сама превратилась в тетку Ору. Но нет, она не тетка Ора, и когда она испачкала блузку карамельной подливкой, ее сын обязан был в тот же миг сказать ей об этом – точно так же, как она сказала бы ему! Они что, считают ее ребенком, как этих, в коляске? Оливия сняла блузку, пустила в маленькую раковину горячую воду, но передумала застирывать пятно. Вместо этого она запихала блузку в полиэтиленовый пакет и сунула в чемодан.

Наутро было жарко. Она сидела во дворе, в шезлонге. Еще до рассвета она оделась и осторожно поднялась по лестнице, не рискуя включать электричество. Колготки зацепились за что-то в подвале, и она ощутила, как по ним побежали новые стрелки. Теперь, скрестив ноги и покачав ступнями, она увидела в рассветном свете, что эти стрелки поползли вверх по толстым лодыжкам. В окне кухни появилась Энн с младенцем на бедре. Кристофер шел следом, легонько касаясь ее плеча. Оливия услышала слова Энн:

– Твоя мама сводит Собачью Морду в парк, а я соберу Теодора, только я хочу ему дать еще чуточку поспать.

– Это же прекрасно, когда он спит немножко дольше, правда? – Крис повернулся к Энн и запустил пальцы в ее волосы.

Оливия не собиралась вести Собачью Морду в парк. Она подождала, пока они окажутся у самого окна, и тогда сказала:

– Мне пора ехать.

Кристофер высунул голову:

– О, я не знал, что ты здесь. Что ты говоришь?

– Я говорю, – громко ответила Оливия, – что чертовой старухе пора убираться.

– Хвала Иисусу, – донеслось с веранды.

– Что вы имеете в виду? – спросила Энн. Она подалась к окну, и в этот момент Аннабель, дрыгнув ножкой, перевернула открытый пакет молока.

– Вот черт, – сказал Кристофер.

– Он сказал «черт»! – крикнула Оливия в направлении веранды и удовлетворенно кивнула, когда попугай проскрипел: «Бог есть Царь». – Это уж точно, – сказала она. – Что есть, то есть.

Кристофер вышел во дворик и аккуратно прикрыл за собой сетчатую дверь.

– Мама, прекрати. Что происходит?

– Мне пора домой. Я уже завонялась. Как рыба.

Кристофер медленно покачал головой:

– Я знал, что так и будет. Я знал: что-нибудь да послужит триггером.

– О чем ты? Я просто говорю, что мне пора ехать домой.

– Тогда заходи внутрь, – сказал Кристофер и вернулся в дом.

– С какой стати мой сын будет мне указывать, куда идти и что делать? – сказала Оливия, но Кристофер удалился от окна и стал что-то говорить Энн, и тогда она встала и вошла к ним в кухню. Там она сразу села к столу: ночью она почти не сомкнула глаз, и теперь ее пошатывало.

– Мама, что-то случилось? – спросила Энн. – Вы ведь собирались остаться еще на несколько дней.

Черта с два она им расскажет, как они видели, что по ней стекает карамельная подливка, и слова не сказали; небось со своими детьми они получше обращаются, вытирают их, когда те перепачкаются. А ее – ее они так и оставили сидеть замурзанной.

– Когда Кристофер меня позвал, я ему сразу сказала: только на три дня. Потом я порчусь. Как рыба.

Энн и Кристофер переглянулись.

– Но ты говорила, что останешься на неделю, – произнес Кристофер настороженно.

– Правильно. Потому что тебе требовалась моя помощь, но не хватило честности в этом признаться. – Ярость клокотала в ней, разгораясь все сильнее из-за их заговорщицкой манеры, из-за того, как Крис гладил волосы Энн, из-за этих их переглядываний. – Господи, как я ненавижу ложь. Никто не учил тебя лгать, Кристофер Киттеридж.

Малявка, сидя у Энн на бедре, глядела на Оливию круглыми глазами.

– Я попросил тебя приехать, – медленно произнес Кристофер, – потому что я хотел тебя видеть. Энн хотела с тобой познакомиться. Мы надеялись, что все вместе хорошо проведем время. Я надеялся, что многое изменилось, что этого больше не будет. Но, мама, я не собираюсь брать на себя ответственность за твои экстремальные перепады настроения. Если тебя огорчило что-то конкретное – скажи мне, и тогда мы сможем об этом поговорить.

– Ты в жизни со мной ни о чем не говорил. Какого черта вдруг решил начать? – Это все психотерапевт, дошло до нее внезапно. Ну конечно. Этот их идиотский Артур. Нужно быть осторожнее: все, что она скажет, будет обсуждаться в этой их терапевтической группе. Экстремальные перепады настроения. Это не слова Кристофера. Боже правый, да они ее там давно по косточкам разобрали. От этой мысли ее начала бить крупная дрожь. – И что ты имеешь в виду – экстремальные перепады настроения? Какого черта?