– А у нас сегодня годовщина свадьбы, – сказала Энн и набросила ребенку на плечи кухонное полотенце.
– Вот как?
– Ага. – Энн улыбнулась, словно вспомнив о чем-то своем, тайном. – Дай-ка я тебя согрею, гусеночек.
Аннабель сидела на ее животе-луковице, обхватив его ножками, положив мокрую головку на большую материнскую грудь, и сосала палец, дрожа всем тельцем.
Оливия запросто могла бы сказать: «Вообще-то с вашей стороны было бы весьма любезно заранее поставить меня в известность, что вы собираетесь пожениться. Узнавать такие вещи постфактум – это для матери просто чудовищно». Но сказала она другое:
– Ну что ж, мои поздравления.
Она чувствовала такое облегчение от того, что ребенок не утонул, пока она ела пончик, что глупо было придираться к какой-то там годовщине – пусть и служившей болезненным напоминанием, какой она, Оливия, была покинутой и ненужной.
– Крис рассказывал вам, как мы познакомились?
– Не очень-то. Только в общих чертах.
Ничего он ей не рассказывал.
– Мы познакомились в группе для разведенных. Я тогда как раз только что обнаружила, что беременна вот ею, – знаете, когда разводишься, делаешь дикие глупости, и Аннабель как раз результат такой глупости – правда, моя фрикаделька? – Она чмокнула дочь в макушку.
Вообще-то сейчас двадцать первый век, думала Оливия, вроде не те времена, когда для предохранения не придумали ничего лучше пенки-спермицида. Однако она все еще чувствовала облегчение и потому с притворным воодушевлением произнесла, несколько раз кивнув:
– Хорошая идея – группа для разведенных. Ведь у вас у всех был общий жизненный опыт.
Сама она однажды ходила на собрание «группы поддержки» в пансионате для престарелых и нашла это мероприятие абсолютно идиотским: вокруг сидели идиоты и говорили идиотские слова – включая социальную работницу, которая вела это собрание и все время повторяла сладким спокойным голоском: «Вы злитесь? Вы ощущаете гнев? Это нормально». Больше Оливия туда не ходила. Гнев, думала она с презрением. С какой стати, спрашивается, она должна гневаться на естественный ход вещей? Ее просто трясло от этой глупой курицы – социальной работницы, не говоря уж о взрослом мужике, который сидел рядом с ней и, не стесняясь, плакал навзрыд, оттого что его мать разбил инсульт. Полные кретины. «В мире сплошь и рядом происходит ужасное, – хотелось ей сказать. – Как вам удалось это пропустить? Где вы были все эти годы?»
– Это была терапевтическая группа, – сказала Энн. – Чтобы мы учились брать на себя ответственность и все такое, ну, вы понимаете.
Оливия не понимала. Она сказала:
– Кристофер тогда просто женился не на той женщине, вот и все.
– Да, но вопрос – почему, – озабоченно сказала Энн, покачивая младенца. – Если мы поймем причины своих поступков, то не будем повторять одни и те же ошибки.
– Ясно, – сказала Оливия. Она вытянула ступни и ощутила очередную прореху на колготках, от которой тянулась стрелка. Нужно сходить в магазин за новыми.
– Все получилось просто чудесно. Мы с Крисом очень увлеклись процессом – и друг другом.
– Это хорошо, – удалось выдавить Оливии.
– А наш психотерапевт, Артур, – он просто потрясающий человек. Мы столько всего от него узнали, вы не поверите. – Энн растерла малышке спину кухонным полотенцем и посмотрела на Оливию. – Тревога – это признак гнева, мама.
– Вот как? – Оливия подумала о невесткиных сигаретах.
– Да-да. Почти всегда. Так вот, когда Артур перебрался в Нью-Йорк, мы тоже переехали вслед за ним.
– Вы переехали из-за психотерапевта? – Оливия в шезлонге резко выпрямилась. – Это что, какой-то культ?
– Нет, конечно же нет. Мы все равно собирались сюда переезжать, но так вышло еще лучше – можно и дальше работать с Артуром. Всегда есть над чем поработать, проблем куча, вы же понимаете.
– Это уж точно.
И в этот миг Оливия твердо решила для себя: принять все это как есть. В первый раз Кристофер женился на нахрапистой злюке, теперь – на милой дурочке. И что? Ее это не касается. Это его жизнь.
Оливия спустилась в подвал и набрала номер на белом телефоне.
– Привет, как дела? – сказала Синди.
– Ничего, неплохо. Тут как в другой стране. Можешь поднести ему трубку? – Она зажала телефон между ухом и плечом и попыталась стянуть с себя колготки, потом вспомнила, что других у нее нет. – Генри, – сказала она. – У них сегодня годовщина свадьбы. Все у них в порядке, только она тупенькая, как я и думала. И они ходят к психотерапевту. – Она поколебалась, огляделась по сторонам. – Но ты не волнуйся, Генри. Они там ходят за ним гуськом, как за мамочкой. И потом небось благоухают как майские розы, после этой терапии. – Оливия побарабанила пальцами по стиральной машине. – Мне пора, она в любой момент может зайти, у нее тут стирка в машинке. У меня все в порядке, Генри. Через неделю вернусь.
Наверху Энн кормила младенца кусочком печеного батата. Оливия сидела и смотрела на нее, вспоминая, как однажды Генри на годовщину свадьбы подарил ей цепочку для ключей с листком четырехлистного клевера в кусочке толстого прозрачного пластика.
– Я позвонила Генри, сказала ему, что у вас сегодня годовщина.