Оливия Киттеридж

– Ох, как приятно, – сказала Энн. – Годовщины – это славно. Повод поразмыслить о хорошем.

– Я любила получать подарки, – сказала Оливия.

Плетясь за сыном и его крупной женой, катящими перед собой широченную двойную коляску, Оливия думала о своем муже, который, наверное, уже в постели, – они там укладывают пациентов спать раньше, чем принято укладывать маленьких детей.

– Говорила сегодня с твоим папой, – сказала она, но Кристофер, похоже, не услышал. Они с Энн неотрывно что-то обсуждали, склонив друг к другу головы, толкая коляску. Господи, да, как все же хорошо, что она не ушла от Генри. У нее никогда не было друга вернее и добрее, чем муж. И однако, стоя за спиной у сына в ожидании сигнала светофора, она вспоминала, как порой посреди всего этого у нее бывали мгновения такого глубочайшего одиночества, что однажды, не так уж много лет назад, когда зубной врач, пломбируя ей зуб, мягкими пальцами нежно взял ее за подбородок и слегка повернул ей голову, это показалось ей нежностью почти нестерпимой силы, и она сглотнула со страстным стоном, и к глазам подступили слезы. («Вы нормально себя чувствуете, миссис Киттеридж?» – спросил врач.)

Сын обернулся, глянул на нее, и одного этого ясного взгляда хватило, чтобы у нее появились силы идти дальше, потому что на самом деле она очень устала. Молодые не представляют, каково дожить до таких лет, когда даже просто плестись становится трудно. Семь возрастов, сказал Шекспир? Да у одной старости семь возрастов! Между которыми ты только и молишься, чтобы умереть во сне. Но она была рада, что не умерла, с ней была ее семья – и кафе-мороженое, и в нем, сразу справа от входа, – свободный стол с диванчиками. Оливия с облегчением скользнула на красную подушку.

– Хвала Господу, – сказала она. Но они ее не услышали. Они отстегивали ремни в коляске, усаживали младенца в высокий стульчик, а Теодора – на обычный стул, который придвинули к торцу стола. Но оказалось, что Энн из-за своего живота не пролезает между столом и диванчиком, поэтому ей пришлось поменяться с Теодором местами, на что он согласился лишь после того, как Кристофер взял его одной рукой за оба запястья, наклонился и тихо сказал: «Сядь».

Что-то смутно неприятное шевельнулось в Оливии. Но мальчик сел. И вежливо, очень вежливо попросил ванильное мороженое.

– Кристофер тоже всегда был очень вежливым, – сказала ему Оливия. – Мне всегда делали комплименты: надо же, говорили, такой маленький и такой вежливый.

Кажется, Кристофер и Энн переглянулись? Да нет, это они просто готовились делать заказ. Оливии совершенно не верилось, что Энн носит в себе внука Генри, – но тут уж что есть, то есть.

Она заказала сливочное мороженое с фруктами.

– Так нечестно, – сказал Теодор. – Я тоже хочу.

– Окей, почему бы и нет? – сказала Энн. – Какое?

У мальчика сделался страдальческий вид, как будто он чувствовал, что вопрос ему не по силам.

– Ванильное в рожке, – сказал он наконец и уронил голову на руки.

– Твой отец заказал бы «Рутбир флоут», – сказала Оливия Кристоферу.

– Не-а, – сказал Кристофер. – Он бы заказал большое клубничное.

– Ничего подобного, – возразила Оливия. – «Рутбир флоут».

– Я хочу это! Я хочу «Рутбир флоут», – сказал Теодор, подняв голову. – А что это такое?

Энн сказала:

– Это когда наливают полный бокал рутбира, а сверху кладут ванильное мороженое и оно там плавает.

– Хочу!

– Ему не понравится, – сказал Кристофер.

И ему не понравилось. Едва попробовав, он расплакался и заявил, что это совсем не то, что он думал. Оливия, со своей стороны, безмерно наслаждалась своим сливочным, каждой ложечкой, пока Энн и Кристофер совещались, стоит ли разрешить Теодору заказать что-то другое. Энн была за, Кристофер против. Оливия не вмешивалась, однако отметила, что победил Кристофер.

Идти назад было легче, она ощутила прилив энергии – наверняка благодаря мороженому. А еще благодаря тому, что Крис шел с ней рядом, а Энн с коляской шагала впереди, и дети, слава богу, сидели тихо.

Подиатрическая практика Криса шла отлично.

– В Нью-Йорке люди очень серьезно относятся к своим ногам, – сказал он и добавил, что нередко принимает по двадцать пациентов в день.

– О боже, Крис, это же очень много.

– Так и счетов много приходится оплачивать, – сказал он. – А скоро будет еще больше.

– Представляю. Папа тобой гордился бы.

Темнело. Они шли мимо освещенных окон, и Оливия видела, как люди читают или смотрят телевизор. А один мужчина, кажется, щекотал своего сынишку. Оливия ощутила прилив добросердечности, она желала добра всем и каждому. И когда они вошли в дом и стали желать друг другу спокойной ночи, Оливия почувствовала даже, что смогла бы сейчас расцеловать их – сына, Энн, даже детей, если понадобится, – но как-то растерялась, а Крис и Энн сказали только: «Спокойной ночи, мама».