Оливия Киттеридж

– Приятно иметь дело с дружелюбным человеком, – сказала женщина. – Возьмите холодное полотенце и прижмите к глазам, прямо к глазным яблокам, это должно помочь. Только сильно прижимайте, не бойтесь.

– Спасибо, – сказала Ребекка. – Думаю, что большой размер будет как раз.

– И конечно, это надо делать лежа, – сказала женщина. – И полотенечко сперва ненадолго положите в морозилку.

Ребекка Браун происходила из семьи священников-конгрегационалистов. Ее дедушка был пастором большой церкви в Шерли-Фоллз, прихожане в нем души не чаяли, а мама ее была дочерью этого самого преподобного Тайлера Кэски от второго брака – первая жена его умерла, оставив ему двух маленьких девочек. К тому времени как он женился вторично и породил Ребеккину мать, эти две его дочери от первого брака были уже достаточно взрослыми, чтобы не обращать на нее внимания, и только когда мать Ребекки сама вышла замуж за пастора, а потом совершенно внезапно сбежала в Калифорнию, чтобы стать актрисой, – только тогда в жизни Ребекки появилась тетушка Кэтрин. «Просто немыслимо, чтобы мать – мать! – вот так взяла и удрала», – говорила она со слезами на глазах. Да только это вовсе не было немыслимо, ведь Ребеккина мать преспокойно это сделала и даже нисколько не сопротивлялась, когда Ребеккин отец, преподобный Браун, служивший в крохотной церквушке в городе Кросби, штат Мэн, обратился в суд за полной опекой над дочерью.

– Это ненормально, – сказала тетушка Кэтрин. – Он же взвалит на тебя всю домашнюю работу, как на супругу. Остается только надеяться, что он поскорее женится.

Эта тетушка Кэтрин вечно от чего-то лечилась, и Ребекке было нервно и неуютно с ней рядом. Так или иначе, отец снова жениться не стал, и Ребекка росла в пустынном доме, принадлежавшем церкви, – и знала, молча, тайно, как знают дети, что отец ее был священником совсем иного рода, нежели дед.

– У меня сердце разрывается, – сказала однажды тетушка Кэтрин, приехав их навестить, и Ребекка понадеялась, что больше она приезжать не будет. Мать иногда присылала открытки из Калифорнии, но когда выяснилось, что она там стала ходить в церковь сайентологов, даже тетушка Кэтрин сказала, что лучше бы поменьше иметь с ней дела. Это было нетрудно, тем более что и открытки перестали приходить.

Ребекка отправила матери целую гору писем, одно за другим, на последний известный ей адрес – в городок под названием Тарзана. Обратный адрес Ребекка никогда не писала, потому что не хотела, чтобы отец увидел письма, если они вернутся. А они, скорее всего, должны были вернуться. Адресу было целых четыре года, и когда Ребекка позвонила в телефонную справочную, чтобы узнать номер в Тарзане, то ни там, ни в соседних городках не обнаружилось абонента Шарлотты Браун – или Шарлотты Кэски. Куда, спрашивается, уходили письма?

Ребекка отправилась в библиотеку – читать о сайентологии.

Она читала о том, как эти люди хотят очистить мир от телесных тэтанов, инопланетных сущностей, которые, согласно сайентологическому учению, населили землю после ядерного взрыва семьдесят пять миллионов лет назад. Читала о том, что члены церкви должны «рассоединиться» с членами семьи, которые относятся к сайентологии критически. Наверное, поэтому мать ей и не писала больше.

Может быть, писать Ребекке – это считалось «подрывной деятельностью» и за это маму подвергли «реабилитации»? Ребекка читала об одном сайентологе, которому сказали, что при надлежащих тренировках и дисциплине он научится читать чужие мысли. Забери меня отсюда, – думала Ребекка своей маме, думала изо всех сил. – Приезжай и забери меня, пожалуйста. А позже она думала: Ну и пошла ты в жопу.

Она бросила читать о сайентологии и взялась за книжки о том, как быть женой священника. В кладовой всегда должна стоять банка консервированного компота на случай, если кто-то из прихожан заглянет в гости. Ребекка несколько лет следила, чтобы в буфете не переводился компот, хотя гости заходили к ним крайне, крайне редко.

Когда Ребекка окончила школу и уже знала, что будет учиться в университете в двух часах езды от дома, то есть жить в другом месте, у нее так кружилась голова от этого долгожданного и чудесного везения, что она стала волноваться: а вдруг она попадет под машину, и ее парализует, и ей придется на веки вечные остаться в пасторском доме? Однако в университете она порой скучала по отцу и старалась не думать, каково ему в том доме одному.