Она не умела стрелять

Гена решил ехать в Москву, там пробыл неделю. После первой поездки документы в Симферополе все же приняли, но ход им не дали – из осторожности. Вдруг украинская сторона заявит протест? Отношения между странами, как-никак, оставались дружескими, военное положение ни в Крыму, ни в Украине никто не объявлял. Когда Гена навел справки, выяснилось, что его документы утеряны, хотя это было, по его военным понятиям, невозможно. Ответственный майор сокрушенно развел руками и ничем помочь не смог – что делать, неразбериха… Когда еще в Крыму все наладится! Кадров не хватает, кругом полный бардак.

Злой, как черт, Гена, не успев предупредить Марьяну, полетел в Москву второй раз, ему стало уже не до любви. Вторая командировка оказалась крайне сложной. Ему пришлось унижаться, ругаться, умолять чуть ли не на коленях, угрожать голодовкой. Когда он пообещал своему генералу, что больше никогда и ни при каких обстоятельствах ни о чем просить не будет, тот позвонил куда следует, а самого Гену послал на три буквы и сказал, что больше его знать не знает. Но Гена был упрям и собрался сидеть в приемной до тех пор, пока не убедится, что на звонок отреагировали положительно. Арестовать за саботаж его было нельзя из-за былых заслуг, у генерала к Гене было особое отношение, очень личное. Через два часа его сидячей забастовки Гене выдали копию официальной бумаги, присланную из Симферополя, где четко было прописано, что обвинения с гражданки Романовой сняты, дело перенаправлено в архив до выяснения и там зарегистрировано по определенному номеру.

Гена вздохнул с облегчением – можно было, наконец, торжественно вернуть Александру домой, потом купить кольцо – самое лучшее! – разыскать Марьяну в поликлинике, дождаться конца ее смены, а потом – о, свобода! – повези ее в Соколиное, показать дом, сделать предложение и до умопомрачения заниматься с ней любовью. А, когда надоест, катать ее по весенней яйле и рассказывать, как они с Родионом спасали Ксану. Окрыленный своим блаженным будущим, Гена летел в Симферополь и думал о том, какие слова ей скажет, как будет брать Марьяну за руку, какие цветы купит. Непременно розы! Нет, это слишком традиционно, ее надо удивить. Может, гвоздики? Или тюльпаны?

Это были сладкие мечты, наполнившие его давно забытым предвкушением скорого счастья – светлого, зовущего совсем в иные края, где всегда будет тепло, уютно и надежно. То страшное, изводящее душу одиночество, которое заставляло его неудержимо стареть, бояться будущего и самого себя, совсем скоро исчезнет окончательно. Надо только долететь до Симферополя и встретиться с Марьяной. Впереди весна и новая жизнь.

Но внезапно навалилась другая беда. Когда он, спокойный и расслабленный, проходил терминал в аэропорту, позвонил Родион и попросил срочно прилететь в Москву – его арестовали, предъявили обвинение в уклонении от налогов в особенно крупных размерах, растрате средств и насилии над женой. Гена, не выходя из аэропорта, купил билет и снова улетел в Москву. Он пытался дозвониться до Кирилла, хотя крайне не хотел, чтобы тот знал о его тайном увлечении ведущим хирургом их ведомства, но даже Кирилл в этот день был вне связи.

А потом Гене снова стало не до Марьяны.

В Москве он оказался единственным человеком, который помогал адвокатам, собирал необходимые сведения, добивался свиданий, выполнял поручения закрытого в камере Родиона. Дни летели, словно минуты, он каждый раз обещал себе как-то с ней связаться, и каждый раз, смертельно уставший за день, обессиленно проваливался в сон, так и не выполнив свое обещание. Он ругал себя, что не взял ее телефонного номера, беспечно надеясь на скорый исход дела в Симферополе – какой идиот! Но и это не помогало, потому что он уже не знал, что ей сказать по телефону, если бы вдруг удалось дозвониться. Марьяна резко и неожиданно отдалилась, воспоминания о ней растаяли где-то на периферии сознания, будто и не было ее вовсе. Он успокаивал себя тем, что, по крайней мере, в далеком Симферополе ей ничего не угрожало, кроме ожидания, а Родиона надо было срочно вытаскивать из беды, и Гена это делал так неистово, словно речь шла о его собственной судьбе.

Прогнозы были неутешительными, война велась на полное поражение, шансов выжить в этой войне практически не было – его шефу грозил приличный срок, не менее десяти лет. Гена принял решение оставаться с шефом столько, сколько будет нужно. В шкале его личных ценностей Родион всегда находился на первом месте – именно он когда-то протянул ему руку помощи, не дал опуститься, и Гена искренне считал себя его пожизненным должником. Никто не заставил бы его пренебречь этим долгом, даже царственная Марьяна.