Она не умела стрелять

Ксана когда-то читала о рабстве, но это было очень абстрактное знание. Ни в каком, даже самом жутком кошмаре, она не могла предположить, что такое может случиться с ней, хрупкой цивилизованной женщиной, выросшей в мире, где права человека соблюдались, а преступления по возможности наказывались. Это было непостижимо, не укладывалось в голове – здравый смысл, оказавшийся неспособным осознать случившееся, трусливо забился куда-то на задворки подсознания и там тихо и горестно скулил в полном отчаянии.

Она все время думала, что через секунду страшный сон прекратится. Но холодный металлический ошейник, больно врезавшись в подбородок, постоянно царапал кожу. Как Ксана ни пыталась его приспособить, у нее ничего не выходило. Этот ошейник каждую минуту напоминал ей о том, что последние три дня она существовала в ином, нереальном мире, который становился все более сюрреалистичным. За что судьба наказала ее так жестоко, будто она действительно совершила тяжкое преступление? Привыкшая во всем находить хоть какую-то логику, свое положение она видела абсолютно беспричинным – этого не должно было быть, кто-то из ее ангелов-хранителей жестоко ошибся. О том, что с ней может сделать пастух, она даже думать не могла – это было так страшно, что начинало стучать в висках, дыхание перехватывало. Когда Ксана под утро все-таки провалилась в сон, ей приснилось море – бурное, темное, с белыми пенными бурунами. Она тонула в нем, ощущая, как бездна неудержимо затягивает ее в холодное нутро, и вот-вот должна наступить настоящая смерть. Она боролась из последних сил, выныривала на поверхность, хватая воздух открытым ртом, и с ужасом смотрела на приближающийся водяной вал, который должен был окончательно смять ее и утащить на дно. Кто ее швырнул в бушующий океан? Как она оказалась в этом оглушительно гудящем шторме?

Проснулась Александра от пинка, старик ткнул ее в носком сапога в бок.

– Вставай, чего разлеглась, я с овцами ухожу, печь показать надо, обед будешь варить.

Он говорил с явным восточным акцентом, коверкая некоторые слова, как и ее похитители, и трудно было определить, какой он национальности. Дубленая коричневая кожа, полуседая борода, узкие злобные глазки, беззубый рот. Лет ему могло быть и пятьдесят, и восемьдесят. С утра он переоделся в овчинный тулуп, ватные штаны и войлочные валенки, в руках держал плеть, в которую была вплетена металлическая проволока – в неверном утреннем свете металл отсвечивал матовым блеском. Этой плети Ксана испугалась больше всего и послушно подскочила, загремев цепью.

Пригнув голову, старик вышел на улицу, Ксана за ним. В первый момент после ледяного сарая ей показалось, что стало очень тепло. Сколько хватало глаз, кругом простиралась присыпанная скудным снежком равнина с проплешинами сухой стерни, с неба падала белая, едва заметная крупа, ветра не было. Старик не дал ей оглядеться, что-то закричал на чужом языке. Потом перешел на русский.

– Работать, сучка, дрова топить, суп варить, – он показал на грубо сколоченный стол и самодельную печь возле стены, – не лениться, накажу, – Ксана сначала не поняла, что он хочет, потом увидела на столе сложенные горкой овощи, несколько кусков сырого мяса, спички, вязанку хвороста и дрова возле печи. – К вечеру вернусь, чтоб готово было, а не то… – он потряс перед ней сложенной плетью и страшно осклабился, обнажив торчащие из десен черные пеньки зубов.

Ксана отшатнулась, закрыв локтем голову, старик довольно рассмеялся и направился в кошару. Словно застывшее изваяние, женщина стояла возле печи и наблюдала, как старик выгнал небольшую кучную отару и, цокая языком, направил ее в ложбину, псы потрусили за ним. Когда старик, собаки и овцы поднялись из ложбины, перевалили подъем и скрылись за невысоким холмом, Александра опрометью кинулась в сарай. Перебирая руками цепь, она в неверном утреннем свете нашла место ее присоединения к стене – железная петля была забита в камень фундамента и зацементирована, сам камень мертво лежал в кладке. Ксана со всей силы подергала за цепь – безуспешно.

Правда… На миг ей показалось, что из щели посыпался песок.

Гремя цепью и спотыкаясь, она метнулась на улицу, нашла спички и, кинувшись обратно, стала осматривать камень. Так и есть. Белый каменный блок размером чуть больше кирпича в местах соединения с такими же блоками имел небольшие щели. Видимо, кто-то уже сидел здесь на цепи, дергая за нее с неистовой силой – об этом свидетельствовала и лежанка с истлевшими тряпками. Ксана выкинула из головы мысль о своем несчастном предшественнике (или предшественнице?) как мешавшую сосредоточиться, снова кинулась на улицу. После лихорадочных поисков ей удалось раздобыть кусок жесткой проволоки, она стала расковыривать щели вокруг камня. К счастью, раствор был замешан на глине и песке, легко поддавался. Но неизвестно было, какой глубины кладка. Если в толщину стены – она пропала.