Они были не одни

Мастер Кристо, как и прочие хозяева портняжных и сапожных мастерских, хорошо знал о движении, которым с некоторых пор были охвачены работавшие у них подмастерья: они хотели организовать союз, который предъявил бы хозяевам ряд требований: повышение заработной платы, введение восьмичасового рабочего дня, еще то… еще другое!.. Неспроста Зенел последнее время не выказывает ему прежней почтительности. Раньше, бывало, только заслышав голос хозяина, он живо вскакивал и стоял навытяжку, а теперь убегает из мастерской, даже не спросившись. Нет, совсем распустились подмастерья! Пора поставить их на место, и чем скорее, тем лучше!

Вот почему, всякий раз когда мастер Кристо видит, что Зенел разговаривает с каким-нибудь оборванцем, вроде хотя бы сегодняшнего, ему сразу кровь ударяет в голову, так как он догадывается, что разговор у них идет о разных злокозненных затеях против хозяев.

Гьика возвратился на постоялый двор с прояснившимся лицом. Пересчитал, сколько у него осталось денег, — оказалось шесть леков. Не откладывая дела в долгий ящик, он купил пять пачек сигарет, после чего у него в кошельке остался всего один лек. Пошел по Почтовой улице и, перейдя через мост, очутился у тюрьмы.

Сколько раз случалось ему проходить мимо тюрьмы, но никогда он не думал, что придет сюда повидаться с дорогими ему людьми, за которых болела его душа! Раньше он считал, что в тюрьмах сидят только настоящие преступники: воры и убийцы. Однако позднее, когда у него начали открываться глаза, он убедился, что в тюрьму сажают и честных людей, и даже очень честных. В то же время те, которым следовало бы там сидеть — люди вроде Каплан-бея, Малик-бея, Лешего, мастера Кристо и им подобных, — не только разгуливают на свободе, но еще держат в своих руках власть! И тогда в нем проснулось чувство глубокого сострадания ко всем, кто томится в тюрьме. Даже о настоящих преступниках, об убийцах, он не мог уже думать дурно, потому что — кто знает? — может, и убийцами они стали потому, что не было другого выхода!

Гьика подошел к воротам, где дожидались люди, пришедшие навестить своих заключенных родственников. Свидание давалось раз в неделю, по субботам. Жандарм впустил Гьику внутрь, выкрикнул имена узников, и вот Гьика увидел за железными прутьями решетки пятерых своих односельчан. Селим Длинный, худой и осунувшийся, в лохмотьях, Шоро, низенький, с отросшей седой бородой, все время почесывающийся обеими руками, Стефо, мрачный, превратившийся в скелет, с глубоко впавшими глазами, Дудуми, сгорбившийся, с поникшей головой, с изборожденным морщинами лбом, — вот какими предстали перед Гьикой его друзья. И только Барули был неизменно мужествен и всем своим видом как бы хотел бросить в лицо тюремщикам: «И даже здесь вам ничего со мной не поделать!»

При виде Гьики у всех пятерых глаза на миг блеснули радостью и из груди вырвался взволнованный возглас:

— Гьика!.. — Но затем они печально опустили головы.

— Да… вот что пришлось испытать на старости лет… — едва слышно проговорил Стефо.

Вид этих пятерых крестьян за решеткой, их скорбные глаза, бледные, осунувшиеся лица произвели на Гьику страшное впечатление. Что он мог им сказать?..

На самом же деле у него было что сказать! Повторить им слова учителя Мало, слова Зенела, успокоить их тем, что они скоро выйдут из тюрьмы… Но рядом стояли часовые, и, казалось, они следят не только за словами, но даже и за дыханием заключенных.

— Привет от ваших родных… Все живы-здоровы… — вот что только мог выговорить Гьика сдавленным от волнения голосом.

— Спасибо, Гьика, спасибо!.. Видишь, в какую мы попали беду… — услышал Гьика в ответ, когда передавал им через надзирателя сигареты.

— И от нас кланяйся… Скажи, чтобы не забывали нас, — проговорил Барули, который никогда не падал духом.

Надзиратель сделал Гьике знак: пора кончать свидание. Так ничего больше и не удалось ему сказать своим несчастным землякам; хотя бы подать им надежду… Глубоко огорченный, вернулся он на постоялый двор.

К вечеру приехал из деревни Стири, и они собрались вместе: Стири, Зенел, учитель Мало и Гьика. Гьика рассказал о работе своей группы в селе и о поджоге башни. Товарищи поздравили Гьику и Бойко с выполнением большого дела и пообещали уведомить об этом центральное руководство и лично Али. Затем перешли к обсуждению вопроса, как помочь семьям арестованных крестьян, лишившихся своих кормильцев, — за них некому было работать в поле, а приближался сев озимых. Гьика дал слово, что постарается им помочь, в особенности семейству Шоро, где не было ни одного работоспособного мужчины.

На следующий день, рано-рано утром, Гьика расплатился занятыми у товарищей деньгами за сено и овес для осла и отправился домой.

* * *

В селе начался осенний сев. Крестьяне спешили.

— Зерна у меня осталось только на семена. Если на этой неделе не посею, съем его, и поле мое останется голым.

— А на что потом купишь хлеб, непутевый?..

— Ладно, ладно… Но как мы протянем эту зиму, одному богу известно…

— Перемрем один за другим с голоду, как мыши… Что будешь делать, если неоткуда достать даже лека?..