Они не те, кем кажутся (сборник)

Дойдя до конца грядки, они не увидели ничего нового, но размер теплиц поражал воображение. Того, что здесь выращивали, хватило бы, чтобы накормить не одну сотню человек – теперь Ершику стало понятно, почему Старому платят небывалые суммы: каждый день без сбора урожая оставляет многих людей без еды, а он один уничтожил больше тварей, чем все красносельцы вместе взятые. Луч фонаря осветил грядку: на рыхлом грунте отпечатался длинный след когтистой лапы. Сразу стало не по себе, и тени по углам показались темнее, и оглядываться Ершик начал чаще…

– Держи прибор, посмотришь, как люди в темноте без фонаря обходятся. – Старый отрегулировал крепежную резинку по размеру и надел свои очки ему на голову.

Темнота вокруг стала зеленой, пронизанной светлыми нитями теплых труб с водой и широкими полосами воздуховодов наверху. Зеленый Старый выглядел уморительно; Ершик сделал несколько шагов, глядя под ноги, чтобы не споткнуться, повернул за угол сарайчика с инвентарем. Прибор еще не успел добавить четкости светящемуся силуэту в нескольких метрах впереди, а яркая вспышка вдруг закрыла все поле зрения.

– Тварь! – Ершик крикнул, отскакивая обратно и сдергивая с головы прибор ночного видения.

– Сам ты тварь, – отозвался из темноты голос особиста, фонарь которого и оказался той самой помехой обзору. – Появился в этих очках, как мутант, так и инфаркт схлопотать можно!

Он некоторое время разглядывал Самарина – оружие тот держал стволом вниз, но ведь его и поднять недолго, автомат на боевом взводе, и наемник не забывает поглядывать по сторонам, помнит, где находится.

– Не много ли у вас развелось родственников, гражданин Самарин?

– Сколько есть – все мои.

– В нашем архиве о них никаких сведений. Не забывайте, у некоторых дел нет срока давности.

– Зато есть срок годности. Съедят крысы ваш архив, товарищ Абрамов, что будете делать?

Хоть особист и не показался Ершику приятным человеком, но трусливым он определенно не был – отправился один в теплицы, да еще и так разговаривает со Старым… На обратном пути прибор ночного видения достался Майе.

К вечеру Ершик волновался сильнее, чем накануне. Вроде и на платформе не надо ночевать, и никто больше его не допрашивал… Все в порядке. Нехороший взгляд особиста, сверливший спину Старого, внушал беспокойство. Не получится ли, что из семи человек назад вернутся шесть? И раны на теле опять будут очень похожи на ножевые… Нет, успокаивал себя Ершик, не может быть, чтобы опытный берсерк… то есть боец, не справился с каким-то неуклюжим типом из лубянской канцелярии. Хотя на этот раз группа состояла из прибывших с Абрамовым красноармейцев, местных жителей больше к делу не привлекали. Георгий Иванович продолжил вчерашнюю лекцию по истории Киевской Руси, добрался уже до Юрия Долгорукого и основания Москвы. За стенами палатки раздался женский визг: кажется, сегодня ночью, ожидая возвращения Старого, вместо Ершика на платформе дежурила Настя…

Почему-то раненый Самарин, едва переставляющий ноги, ничуть не удивил – Ершик предчувствовал нечто подобное, но вот особист, осторожно поддерживающий его за правую руку, заставил изумленно вытаращить глаза. Второй красноармеец подозвал Настю, спросил, где медпункт, и повел раненого туда. Из темноты сразу донесся его возмущенный вопль.

– Ну хоть капельница у вас есть? И вода дистиллированная?

И сонный голос врача:

– А ты чего хотел? Тут тебе не Склифосовский и не кремлевская больница…

Особист огляделся по сторонам, увидел старого учителя и двух подростков за его спиной. Нетвердыми шагами он подошел к их палатке, прислонился к ближайшей колонне и сполз на пол:

– Никогда не видел, чтобы человек действовал быстрее твари… Пистолет заклинило, Самарин как раз автомат перезаряжал, руки заняты, а она – прямо на меня… Как время застопорилось. Тварь уже подпрыгнула, когти выпустила, прямо в глаза смотрит, а он… Ногой отбросил, успел перехватить в полете. И добил прикладом. Только она ему бедро когтем зацепила, жгут наложили, но слишком большая потеря крови. А у вас тут действительно не кремлевская больница.

Лицо Старого казалось абсолютно белым на фоне застиранной серой наволочки, но не было похоже, чтобы он чувствовал сильную боль. Ершик, не заходя в медпункт, от порога спросил:

– Старый, вы как?

– Нормально, живой. Только сил нет ни фига, при кровопотере это бывает. Болеть будет, когда заживать начнет. Если начнет…

Местный фельдшер сидел, привалившись к столику с бинтами, сонно прикрывая глаза – вместо него в палатке хозяйничал красноармеец, ни на секунду не переставая ворчать:

– Ну скажи ты мне, козел, что, трудно было заранее физраствор заготовить? Ведь делать-то нечего: вода да соль в определенной пропорции. Блин, сейчас с осадком получится… Айболит хренов, если б меня ранили, сейчас сам себе бы швы накладывал. Слышь, ты, проснись, твою мать, и иголки хирургические доставай!

Фельдшер зевнул и начал шарить рукой на нижней полке тумбочки. Красноармеец, тихо матерясь, повесил банку с прозрачной жидкостью на крючок, приладил иголку с трубкой к руке Старого и только сейчас заметил Ершика.