— Ты не сказал мне, какое это имеет отношение к нашей врачебной практике. Способны ли тайны, сокрытые в могильниках, облегчить страдания больных?
— Нельзя ограничивать медицину пределами больничной палаты, — с легким упреком проговорил он, — ей уготовлен прием в антропологии, палеонтологии, ее там ждут. Скажешь, нет еще такого альянса между науками, — что ж, создадим. Зачем отставать, почему не быть в первом ряду?
Меня покоробила его самоуверенность и громкая фразеология. С чего ему взбрело агитировать меня?
— Ты заговорил языком человека из толпы, — с укоризной заметила я.
Он добродушно усмехнулся и стал горячо объяснять, что толпу следует уважать, она вовсе не глупа и исповедует идеи, во имя которых в прошлом погибали лучшие люди. С Юлианом Григорьевичем случилось такое, — подумала я, — что потребует от меня спокойствия, осторожности и долготерпения.
— Что же интересного увидел ты в музее? — насколько возможно мягко спросила я. — Поделись. Я ведь как-никак твой соавтор. Придется тебя догонять, ничего не поделаешь.
— Самое интересное открылось не в музее, а в могильнике Саркела Белая Вежа.
Мне показалось, что я ослышалась, и попросила повторить.
— Но ведь ты там не был, — удивилась я, — уж не хочешь ли ты сказать…
Он утвердительно кивнул головой, молча подтверждая мои наихудшие предположения.
— Я провел там два месяца прошлым летом… Я уступил свою путевку в дом отдыха другому и свернул на станцию Цимлянскую.
Меня поразило спокойствие, с каким он признавался, что обманывал меня, втайне занимаясь бог знает чем. Ни следа раскаяния, ни малейшего желания смягчить свое признание.
Раскопки могильника Саркела Белой Вежи и окружающих курганов в семи километрах от станции Цимлянской к нам, медикам, не имели ни малейшего отношения. Палеонтологи и антропологи пятнадцать лет изучали погребения тысячелетней давности и выяснили много любопытного. За двухвековое существование города только четверо мужчин и тринадцать женщин достигли старости, остальные умирали молодыми: кто от недугов и мора, меча врага во время набегов или когтей хищного зверя. Недолог был век взрослых, а еще короче — детей, они гибли во множестве до пяти и десяти лет. Люди страдали от непосильного труда, преждевременного старения костных суставов, жестоких переломов рук и ног, предплечий и позвоночника. Ложное костообразование и изъеденные страданиями суставы — печальные следы туберкулеза — встречались слишком часто. Болезней было много, не всякая оставляла след на костной системе, а хрящевые скелеты детей, пораженных страданиями, вовсе не сохранились, почва целиком растворяла их.
Около половины курганов осталось нераскопанными. Над потревоженными погребениями былой окраины Руси воцарилась тишина и спокойствие Цимлянского водохранилища.
Юлиан Григорьевич горячо уверял меня, что выяснил много нового и для медицины. За тысячу лет, убедился он, скелет человека мало чем уклонился от средней нормы, те же врожденные несовершенства и те же болезни наших дней. Картина, мало напоминающая золотой век, когда землю населяли долголетние великаны, силачи, не ведавшие недугов и печалей и мирно засыпавшие вечным сном…
Меня разбирали досада и гнев. К чему эти выверты и ложь? Я ли не знаю, какие причины влекли его к могильникам Саркелы Белой Вежи. Зачем он скрывает правду, зачем обманывает меня? Набрался храбрости и делает вид, словно никто и ничто ему не помеха. Надолго ли его мужества хватит? Этой прыти всегда приходил скорый конец. Промолчать значило бы оказать ему дурную услугу, мой долг был открыть ему глаза, указать на бессмысленность затеи и разлучить с пагубной антропологией.
— Стоило ли так далеко заезжать, не слишком велика твоя удача. — Я старалась говорить возможно спокойней, выставляла напоказ свое миролюбие, чтобы расположить его быть откровенным до конца. — Кто еще в наше время придает значение мифу о богатырях золотого века? Уже в древнем Риме было из переписи населения известно, что старики в империи составляют ничтожный процент. В века более отдаленные обстояло еще хуже: из двадцати найденных скелетов неандертальцев только один принадлежал человеку между сорока и шестьюдесятью годами; из остальных — половина не достигла и пятнадцати… И о болезнях ты мало нового узнал. Они изначальны, как сама жизнь, тебе прекрасно это было известно и до поездки в Саркела Белая Вежа. Во все времена смерть была преждевременной, недуги рано умерщвляли людей. Не ты ли мне рассказывал, что сотни тысяч изученных скелетов убедили ученых, что все известные нам страдания были всегда, страницы современной и древней патологии написаны на одном и том же языке. И не только у людей четвертичной эпохи, но и у существ более древних геологических эр находили следы современных болезней и даже сифилиса. Никто уже не верит, что матросы Христофора Колумба завезли эту болезнь из Америки… Что же нового привез ты из далекой поездки?