Читаем Они узнали друг друга полностью

По мере того как поезд приближался к Москве, в вагоне становилось многолюдно, мест не хватало, и некоторые пассажиры, протеснившись между скамьями, разделили нас. Между мной и Юлианом Григорьевичем встала молодая пара. Убедившись, что они не слушают нас, он перегнулся ко мне и с прежней уверенностью сказал:

— Миновали времена, когда, подобно Кювье, можно было хвастливо заявить, что по одной-единственной кости нетрудно восстановить облик живого существа любой эпохи. Наши современники все еще по скелету не многое могут прочесть и рады всякой малейшей находке. Каждая новая подробность, расшифрованная на костяке, не менее значительна, чем все сокровища Геркуланума и Помпеи… Я прочитал на скелетах то, что другие не разглядели, и могу без запинки ответить: всегда ли действовали одинаковые законы окостенения, такими ли, как сейчас, были размеры и структуры скелета, таким ли время включения желез внутренней секреции и связанное с этим созревание женщин и мужчин… Мне кажется, что я вправе делать далеко идущие выводы… Ко мне недавно обратился знакомый врач за советом. Я предложил ему обследовать себя под рентгеном. Он усмехнулся и сказал: «Надо бы, но я вам себя не покажу… Некоторые мои тайны я храню при себе…»

Мне не хотелось продолжать беседу, раздражало его самомнение, которого я раньше не замечала. Впервые за много лет мои доводы не убедили его. Юлиана Григорьевича словно подменили. Я не могла больше притворяться и решительно бросила ему:

— Не долг врача-рентгенолога увлек тебя к раскопкам, ты поддался слабости, которая сделает тебя несчастным.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вскоре вслед за тем Юлиан Григорьевич взял отпуск и уехал на Алтай. На мои расспросы, зачем он едет туда, следовал уклончивый ответ. Я поняла, что путь его лежит к каким-то раскопкам, на белом свете их немало, — счастливого пути.

— Приеду — все объясню, — успокаивал он меня, — кто знает, как там обернется. Возможно, ничего не выйдет у нас, какой смысл вселять бесплодные надежды.

Я решила не стеснять его излишними расспросами, приготовила его любимый пирог из гороха и отпустила без обычного наказа: избегать дружбы с незнакомыми людьми и твердо держаться домашнего режима; спать ложиться рано; проснувшись, ни минуты не оставаться в постели; есть и пить вовремя и не засиживаться за письменным столом. Словно Юлиан Григорьевич — этот недавний ребенок — сразу повзрослел, я не решалась повторить обычных наставлений.

Он вернулся через месяц веселым и бодрым, каким я его давно не видала. Сыпал шутками, анекдотами, почему-то вздумал цитировать Твена, но ни словом не обмолвился о своей работе на Алтае. У меня была для него важная новость, она должна была обрадовать его. Кто знает, повезло ли ему там, здесь его ожидала тем более приятная весть, что новое исследование не выходило из русла наших прежних работ. Я с нетерпением ждала, когда он выслушает меня, несколько раз начинала, но Юлиан Григорьевич снова и снова вспоминал что-то забавное, и рассказ прерывался. Только после ужина, когда усталость вернула ему прежнее спокойствие, он выказал готовность послушать меня. Время было упущено, мне не хотелось о себе говорить, и я попросила его рассказать о себе. Он ухмыльнулся и неохотно проронил:

— Потешная была история, она тебе понравится, сам Конан Дойль позавидовал бы мне… Обязательно расскажу, выкладывай, что тут у вас приключилось.

Я не сомневалась, что мое «приключение» стоит всех его поездок по могильникам страны, и заранее представляла себе его удивление и восторги.

— Ничего особенного не произошло, — с притворным безразличием произнесла я, — я продолжала наши поиски у спортсменов, балерин и у рабочих различных профессий и выяснила, что систематический труд и тренировка не только утолщают кость, к которой прикреплено сухожилие, но и определяют длину и прочность кистей рук. Процесс этот сложный и на первый взгляд противоречивый.

Я не без расчета избегала подробностей, наслаждаясь выражением нетерпения и интереса на лице Юлиана Григорьевича.

— Ты удивлялся тому, — продолжала я, — что у некоторых подростков кисти рук достаточно длинны, в них давно появились ядра окостенения, а срастание кисти за счет хряща почему-то замедлено. У иных наоборот: короткая кисть рано окостенела, тогда как в трубчатых костях у тех же подростков ничего подобного не наблюдается. Похоже на то, что закономерность, действующая в одной части скелета, на другую, смежную, не распространяется. Насколько мне помнится, ты не выяснил причины этой дисгармонии.

С Юлианом Григорьевичем вдруг произошла перемена, выражение интереса и нетерпения исчезло, слабая улыбка предвещала сюрприз, и не из приятных. Я с меньшей уверенностью продолжала:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Точка опоры
Точка опоры

В книгу включены четвертая часть известной тетралогия М. С. Шагинян «Семья Ульяновых» — «Четыре урока у Ленина» и роман в двух книгах А. Л. Коптелова «Точка опоры» — выдающиеся произведения советской литературы, посвященные жизни и деятельности В. И. Ленина.Два наших современника, два советских писателя - Мариэтта Шагинян и Афанасий Коптелов,- выходцы из разных слоев общества, люди с различным трудовым и житейским опытом, пройдя большой и сложный путь идейно-эстетических исканий, обратились, каждый по-своему, к ленинской теме, посвятив ей свои основные книги. Эта тема, говорила М.Шагинян, "для того, кто однажды прикоснулся к ней, уже не уходит из нашей творческой работы, она становится как бы темой жизни". Замысел создания произведений о Ленине был продиктован для обоих художников самой действительностью. Вокруг шли уже невиданно новые, невиданно сложные социальные процессы. И на решающих рубежах истории открывалась современникам сила, ясность революционной мысли В.И.Ленина, энергия его созидательной деятельности.Афанасий Коптелов - автор нескольких романов, посвященных жизни и деятельности В.И.Ленина. Пафос романа "Точка опоры" - в изображении страстной, непримиримой борьбы Владимира Ильича Ленина за создание марксистской партии в России. Писатель с подлинно исследовательской глубиной изучил события, факты, письма, документы, связанные с биографией В.И.Ленина, его революционной деятельностью, и создал яркий образ великого вождя революции, продолжателя учения К.Маркса в новых исторических условиях. В романе убедительно и ярко показаны не только организующая роль В.И.Ленина в подготовке издания "Искры", не только его неустанные заботы о связи редакции с русским рабочим движением, но и работа Владимира Ильича над статьями для "Искры", над проектом Программы партии, над книгой "Что делать?".

Афанасий Лазаревич Коптелов , Виль Владимирович Липатов , Дмитрий Громов , Иван Чебан , Кэти Тайерс , Рустам Карапетьян

Фантастика / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Cтихи, поэзия / Проза
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза