Они жаждут

Они нашли запертую дверь, ведущую в подвал. Сильвера решил обойти дом сзади, но Рико ударом ноги расколол гнилую раму. Дверь повисла на петлях. Сильвера хмуро взглянул на Рико, но тот лишь пожал плечами.

– Вот как мы зайдем в дом, отец.

И он шагнул в пропахший плесенью низкий подвал.

Внутри была почти непроглядная тьма, но все же в тусклом свете из приоткрытой двери Сильвера смог различить смутные контуры – потрепанный диван, что лежал на боку, словно выпотрошенная свинья, пару сломанных стульев без сидений и спинок, корпус телевизора, горы бумаги и чего-то похожего на свернутые коврики или душевые занавески. По всему полу валялись окурки и банки из-под пива. Рико и Сильвера поднялись по шаткой деревянной лестнице к другой двери, открыли ее и оказались в подъезде дома. Пес все так же лежал на крыльце, но теперь его отделяла от них закрытая дверь. Казалось, пес опять заснул.

Они начали подниматься на второй этаж, хлипкие ступени скрипели под ногами. Пройдя площадку второго этажа, Рико вдруг понял, почему волосы у него на загривке встали дыбом: в доме стояла полная тишина, как в могиле.

– Как здесь тихо! – почти в то же мгновение заговорил священник, и голос его прокатился эхом по всему коридору. – Сколько людей живет в этом доме?

– Не знаю. Может, пятьдесят или шестьдесят. Господи, еще вчера здесь стоял такой шум, что даже думать мешал. Плакали дети, кричало радио, ругались взрослые… – Он посмотрел наверх. – Боже, куда все подевались?

В коридоре третьего этажа Сильвера постучал в дверь, на которой баллончиком с зеленой краской было криво выведено: «Диего». Дверь приоткрылась со скрипом на несколько дюймов, и Сильвера заглянул внутрь:

– Диего? Ты дома, приятель?

Стол был опрокинут, по деревянному полу ползали мухи, слетевшиеся на остатки еды, что выпала из тарелок и стаканов. Сердце Сильверы тревожно застучало.

– Подожди минутку, – сказал он вошедшему Рико.

Кто-то затолкал в щели вдоль подоконника старые газеты и закрыл ими же оконные стекла, приглушив яркий дневной свет до туманного полумрака. За неубранной кроватью виднелась дверь в ванную. Сильвера открыл ее и уставился на карниз для душевой занавески. Он был погнут, крючки разлетелись по полу. Сама занавеска куда-то пропала. Сильвера обернулся к Рико, вставшему у него за спиной.

– Дверь в квартиру напротив тоже открыта, – сказал Рико. – Там никого нет.

Сильвера прошел мимо Рико и посмотрел на опрокинутый стол.

– По крайней мере, вчера вечером Диего был дома. Похоже, это его ужин. – Он бросил взгляд на закрытое газетами окно. – Здесь и так темно, зачем он пытался уменьшить свет?

Священник вышел в коридор и проверил другие двери, все они оказались незаперты, квартиры стояли пустыми, но с явными признаками того, что в них еще недавно кто-то жил: окурки сигарет и сигар в пепельнице, тарелки в раковине или на столе, одежда в шкафу. Некоторые двери были взломаны, деревянные рамы вокруг замков пошли трещинами. Кое-где дерево как будто бы расцарапали звериные когти.

– Есть здесь кто-нибудь? – крикнул Рико в сторону лестницы.

Его голос прокатился по всему дому и остался без ответа. Побледнев от страха, он посмотрел на священника.

– Идем наверх.

Сильвера начал подниматься дальше. В коридоре четвертого этажа было так же тихо, как и в остальных. В тусклом свете Рико разглядел открытые настежь двери с точно такими же глубокими царапинами, как и внизу.

Прямо над лестничной площадкой четвертого этажа Сильвера остановился и широко раскрытыми глазами уставился на стену. Новые граффити перекрывали нарисованные раньше: «ЗДЕСЬ БЫЛ ПЕРЕДОЗ». «ГАДЮКИ – КОРОЛИ». «ЗИК ОТСТОЙ (ХА-ХА)». «ВСЕ РАДИ МАСТЕРА». «ГОРИ ДЕТКА ГОРИ». Сильвера коснулся рукой бурых букв.

– Боже мой! – услышал он собственный голос, прозвучавший глухо, словно со дна колодца. – Это кровь!

Он продолжил подъем, но все его чувства свернулись кольцом, как culebra de cascabel[51]. Нервы дрожали от присутствия того, что он ощущал уже тысячу раз: в тюремной камере, где два наркомана-героинщика порезали друг друга на куски бритвенными лезвиями; в невыносимо душной от жары комнате, где пьяный отец до смерти забил бейсбольной битой своего трехлетнего сына; на усеянных трупами развалинах многоквартирного дома, сгоревшего от спички поджигателя; в хищных глазах Сисеро, продавца дьявольских грез. Это было зло, и сейчас Сильвера чувствовал его так отчетливо, как никогда прежде, словно нечто материальное, цепляющееся за стены, чтобы удержать запах крови и серы. Сердце священника тяжко билось в груди, и, еще не добравшись до пятого этажа, он уже начал ощущать судороги – или фибрилляции, как говорили врачи, зарождавшиеся где-то в глубине его рук.

Наконец впереди вытянулся коридор пятого этажа. Рико заглянул в одну из открытых дверей. Там все было разгромлено, осколки разбитого зеркала сверкали на полу пыльными бриллиантами. Сильвера первым направился к квартире Сантосов и уже собирался толкнуть дверь – «Царапины, опять царапины на раме!» – но тут что-то отчаянно загрохотало за закрытой дверью в дальнем конце коридора.