Опасная профессия

«Я слушал краткий отчет о Вашем выступлении в сенате, передававшийся по “Голосу Америки”. Впечатление остается тяжелое, не только у меня… Если разделение среди диссидентов существует, то это лишь разделение шеренги по росту на две части. Это разделение видит человек, стоящий где-то посередине шеренги. Этот человек – Рой. Когда Рой смотрит направо, он видит людей более высокого роста, и в первую очередь – Сахарова и Солженицына; когда он смотрит налево, он видит тех, кто пониже его, а дальше в хвосте идут и совсем согнутые и скрюченные… Вот и все разделение. В этой ситуации мы должны восхищаться теми, кто выше ростом, и поддерживать их, ибо они прикрывают и нас, они задают масштаб для оценки нашего поведения… А вы с Роем ругаете их… Если у Сахарова или Солженицына есть “экстремизм”, то есть крайность, то это крайность величины. Благодаря тому, что Сахаров защищен своим международным авторитетом, он проявляет, скажем, тысячу единиц свободомыслия. Поэтому со стороны других начальству приходится терпеть хотя бы десять-двадцать единиц, а безвестным Ивановым не позволяют и одной десятой единицы…»

Далее на четырех страницах шли какие-то сложные политико-кибернетические рассуждения с попыткой доказать, что марксизм – это Зло, ведущее к разрушению общечеловеческих ценностей, и что никакой классовой борьбы не существует:

«…западные политики более дальновидны, они мыслят в масштабе поколений и, следовательно, в масштабе общечеловеческом, учитывая интересы всех людей и опираясь на этические и философские понятия… Джексон – наш союзник, он заботится не только о советских гражданах, желающих эмигрировать, но и об американцах, в том числе – еще не родившихся».

В конце этого длинного письма Турчин добавлял, уже как нормальный человек, а не политический кибернетик:

«Дорогой Жорес! Я надеюсь, что наши дружеские отношения не пострадают от взаимной критики…»

Копию этого письма Турчин передал Рою. В самиздат оно не пошло – возможно, из-за кибернетической запутанности. Ни Рой, ни я на это письмо не ответили. Рассуждать на столь абстрактном теоретическом уровне мы не были способны.

Между тем издание книги Турчина «Феномен науки» в Нью-Йорке задерживалось, как мне объясняли, из-за трудностей перевода. Книга, которая относилась в СССР к научно-популярной литературе, была все же написана хотя и легким, но кибернетическим языком, с включением в некоторые главы сложных графиков, логарифмов и формул высшей математики, которые и я не мог понять. (Турчин советовал их просто пропускать. Это мог сделать читатель, но не переводчик.) Издательство вскоре привлекло к редактированию профессионального кибернетика. Законченный в конце 1975 года перевод прислали мне для передачи автору на проверку. (Турчин свободно владел английским.) Я сумел отправить эту рукопись в Москву с бывшим корреспондентом The New York Times Хедриком Смитом, который летел через Лондон в Москву для каких-то доработок к новому изданию своей ставшей бестселлером № 1 книги «The Russians». Смит знал Турчина лично и писал о нем в своей книге. На обратном пути из Москвы, опять через Лондон, Смит привез мне микрофильм новой книги Турчина «Инерция страха» – примерно на триста страниц. Я быстро сделал в фотосалоне репродукцию и отправил две копии в то же издательство Колумбийского университета.