Опасная профессия

Семья Турчина оказалась в тяжелейших условиях. Валентина не брали даже учителем физики в школу. Он устроился на какую-то стройку, но быстро простудился и слег в больницу. Небольшие заработки давали частные переводы, репетиторство (подготовка абитуриентов к экзаменам по математике и физике) и внештатное редактирование. Турчин написал письмо Брежневу с просьбой разрешить эмиграцию. В каких-то инстанциях Валентину объяснили, что его отпустят, но не в США, а только в Израиль. Объявить себя евреем он, по матери грек, на четверть турок и на четверть русский, не мог. Фамилия Турчин шла каким-то сложным путем от русского солдата, вернувшегося более ста лет назад из турецкого плена. Отец Валентина, Федор Васильевич Турчин, умерший в 1965 году, был профессором агрохимии, учеником академика Д. Н. Прянишникова. Он работал в Институте удобрений ВАСХНИЛ. Заявление об эмиграции в Израиль стало бы для Валентина моральным поражением. Пришлось бы искать фиктивных родственников в Израиле, чтобы получить от них приглашение. Такой «сервис» был уже налажен, но прибегать к нему Турчину не хотелось.

Забегая вперед, скажу, что осенью 1977 года Валентину пришлось сдаться и он подал заявление на эмиграцию в Израиль. Другого выхода у него не было. В феврале 1977-го ему предъявили письменное уведомление о возможности привлечения к уголовной ответственности «за клеветнические заявления в иностранной прессе». Он отнесся к этому серьезно и поэтому стал готовить эмиграцию в Израиль. В октябре 1977-го Валентин с женой Таней и двумя сыновьями-школьниками вылетели в Вену, а оттуда в Лондон, и мы их принимали у себя дома и знакомили с друзьями. К тому времени его книга «The Phenomenon of Science» вышла в США, и рецензии были очень хорошие.

В США издательство «Khronica Press» опубликовало на русском новую книгу Турчина «Инерция страха». Рукопись попала туда от самого автора без моего участия. Он был уверен, что книга будет иметь в США большой успех. В ней, как он считал, опровергались марксизм, теория классовой борьбы и теория прибавочной стоимости. Из Америки, куда Турчины прилетели в январе 1978 года, писем ни от Валентина, ни от Тани не было больше года. Не получали писем от Турчина и его московские друзья Рой и Владимир Лакшин. По опыту других я знал, что его молчание означало трудности и разочарования. Для Турчина дело осложнялось и тем, что компьютерные науки в США опережали уровень советских на два поколения компьютеров. Быстро преодолеть этот разрыв было, очевидно, нелегко. Возникали, по-видимому, трудности с работой, с жильем, с продолжением учебы сыновей. Старшему сыну Пете нужно было продолжать учебу в университете. Арендная плата за квартиру в Нью-Йорке в хороших районах очень высока. Качественным в США считалось только частное, то есть платное, среднее образование. Желтые школьные автобусы, развозившие учеников в отдаленные государственные школы – для соблюдения расового равноправия детей, пугали всех новоприбывших из СССР, привыкших к тому, что их дети ходят пешком в ближайшую школу. Особенно болезненным для бывших граждан СССР оказывалось отсутствие бесплатной государственной медицины. Получить медицинскую страховку, не имея постоянной работы, было невозможно. Только летом 1979 года Турчин получил должность профессора Университета города Нью-Йорка и немного ожил. Обучение в этом государственном университете было бесплатным, а поступление – без экзаменов. Но главным для Турчина была стабильная должность. Первое письмо от него из Нью-Йорка я получил лишь в мае 1979 года. Оно было заказным и весьма лаконичным:

«Жорес Александрович,

Я возвращаю долг: 500 долларов 1974 года. Согласно журн. Harpers № 6, нынешний доллар=0.73 от доллара 1974. 500/073=685. Спасибо.

В. Турчин».

О деталях своей жизни и работы он не сообщал. В письме был чек на 685 долларов. К советским проблемам Турчин потерял интерес, с эмигрантами из СССР в Нью-Йорке почти не общался, в эмигрантскую русскую прессу ничего не писал и не переписывался с московскими друзьями, что очень их удивляло. Не возвращал и московских долгов, которых было немало. Но я знал, что это был особый эмигрантский синдром разочарования в Америке. Он проявлялся у многих эмигрантов из числа ученых, не сумевших приспособиться к соревновательному образу жизни американцев. Советские дипломы в США не признавались. (Это создавало особые проблемы для медиков, которые не получали доступа к врачебной практике.) К европейскому образу жизни ученые приспосабливались значительно легче. В Израиле такие же изменения психологии в новых условиях я наблюдал у Бориса Цукермана и некоторых других друзей и знакомых (см. главу 29).