– Конечно, Гамлета надо на место ставить. Знаешь, теперь я буду ждать, когда и мои засвистят об его присутствии. Он реально странный стал, да, я ж говорил….
– Если не сказать больше, – добавил Марченко, собственноручно наливая и себе и гостю коньяку, себе – на два пальца, Магомедтагирову – по его норме. – Может, с лимончиком?
– Ну, давай с лимончиком, – согласился тот, выковыривая из дольки косточку. – Слушай, а может, вся эта кутерьма – его рук дело?
– Ты о жмурике?
– Не только, Олег Константинович. Боюсь, дело пахнет переделом…. Либо Гамлет с собой привел кого-то и теперь отсиживается, либо за ним вновь появилась некогда покойная тень Асланбек Тедеев, не знаю, есть ли у них еще общие дела. Либо Гамлет попросту оборзел.
– В натуре, – усмехнулся Марченко, повторяя любимое выражение Магомедтагирова. Его блатной жаргон он терпеть не мог, но приходилось пересиливать себя. Компания этого человека стоила усилий над лексикой. – Надо достать Гамлета хоть из-под земли. Между нами, я начинаю терпеть от его ребят убытки. В отсутствие патрона они в открытую наглеть стали, мне уже приходилось слышать от этой шушеры, через своих подчиненных, правда, фразы о наших с тобою активах.
Марченко имел в виду общие с Магомедтагировым счета, которые он открыл и держал через доверенное лицо в одном из лихтенштейнских банков, и о существовании которых его шеф, Вагит Караев, и не подозревал. Османов давно интересовался их «кассой», и, особенно, способами ее пополнения, но не столь открыто как его «коллеги».
– Знаешь, после всего этого, я Равилю и коровьей лепешки не доверю, – презрительно заметил авторитетный гость. – Но разбор состояться должен, это безо всякого. Ты меня знаешь. Отговорок я не потерплю ни при каких.
– Знаю, но ты еще дуешься на банк «Анатолия», а не только….
– Я просил не касаться! – Магомедтагиров вскочил как ужаленный. – После этих ваших с Вагитом пасьянсов, у меня до сих пор пониже спины…
– Ну, хорошо, хорошо. Оставим в стороне. Ты прав, конечно, стрелку с Равилем забить надо. Либо на нас двоих, либо по очереди, выбирай сам.
Магомедтагиров выдохнул и немного успокоившись, произнес миролюбиво:
– Проехали. Конечно, Гамлет, не шалава какая, чтоб двоих зараз принять, да думаю, гуртом лучше, – буркнул Магомедтагиров, снова садясь в кресло. Марченко воспринял его слова как знак одобрения и продолжил:
– Вполне возможно, он здорово схоронился, либо залег где-то неподалеку, как делал по приезде сюда в экстремальных случаях. – Его собеседник пробормотал: «помню, было дело, он, когда его сюда привез, еще пуганый был». Может, убрался в Спасопрокопьевск, я слышал, у него там с Тедеевым свои люди имеются. В любом случае, организация у Равиля что надо, можно только позавидовать…
Он не договорил.
– Я об этом и базарил, – холодно произнес Магомедтагиров.
– Мы понимаем друг друга буквально с полуслова.
Гость не заметил шпильки.
– О Гамлете – разумеется.
– Что же, в этом вопросе мы, в кои-то веки, пришли к соглашению. Можешь положиться на меня. По-любому, лучше будет нам, как в былые времена, решить дело миром. – Гость охотно кивнул. – Вышли мы из того возраста, когда на машинах с молодцами по городу гоняли. Вот у Гамлета все это впереди, если он до этого доживет. Знаешь, при всех моих счетах с ним, я на это надеюсь. Он человек проверенный, а к чему нам лишние хлопоты с незнакомцем. Даже притащит сюда своего Тедеева, и то договориться сможем. Слово даю, – Марченко хотел добавить, что эти кое-какие счеты к Равилю Османову имеются и у него еще с давних времен, и он воспользуется предоставленным случаем на все сто, но от коньяка, а может, от приятных воспоминаний, не стал вдаваться в подробности, просто приветливо улыбнулся.
Она снова улыбнулась, точно услышала оригинальную остроту в моих неловких словах прощания. Уже стемнело, на улицы опускалась мягкая туманная августовская ночь, повеяло холодком.
Мы так и стояли на крыльце после того, как я пожал ей руку, а затем нерешительно поднял ее, наклонился и поцеловал. Она не пошевелилась, продолжая вглядываться в мое склоненное лицо, освещенное люстрой с веранды. Лицо Тамары Игоревны скрывалось в тени, лишь густая копна черных волос посверкивала, раздуваемая легким ветерком.