Опасная профессия: писатель

«При мне она расхваливала меня Сергею Александровичу, спрашивала, почему он не женится на мне, очевидно, щупая почву. И тут же усиленно старалась вызвать в Есенине увлечение кем-нибудь из своих приятельниц (Анна Ивановна Сухарева, Като). Во время пребывания у Толстой то частила ее последними словами и т. п., то, когда С. А. хотел уходить от Толстой, заводила с ней дружбу, несмотря на просьбу С. А. не делать этого. Во время моей ссоры с С. А. всячески подливала масла в огонь… и т. п.

В то же время один раз разыграла возмущенную добродетель: «Я думала, Галя, что ты любила С., а тебе решительно наплевать на него, тебе нужны были его деньги, а сам он тебя мало интересует» и т. д. Настолько деланно было ее возмущение, что я невольно задумалась, ища подоплеку ее выпадов. И вдруг осенило: играет в «историю», как говорил С. А.; развенчивая по очереди меня, Катю, Толстую, она хочет остаться «единственным другом», единственным «преданным» ему человеком…»

Вот такие-то нешуточные страсти «верных подруг» бушевали вокруг Сергея Есенина.

2 ноября 1925 года Бениславская записала свой последний разговор с поэтом перед его роковой поездкой в Ленинград:

«– Галя, приезжайте на Николаевский вокзал.

– Зачем?

– Я уезжаю.

– Уезжаете? Куда?

– Ну это… Приезжайте. Соня приедет.

– Знаете, я не люблю таких проводов.

– Мне нужно многое сказать вам.

– Можно было заехать ко мне.

– Ах… Ну, тогда всего вам хорошего.

– Вы сердитесь? Не сердитесь, когда-нибудь вы поймете.

– Ничего. Вы поймете тоже. Всего хорошего.

– Всего хорошего».

Больше они не встретились.

Надежда Вольпин

«Как? Еще одна?!» – может воскликнуть читатель, воспитанный в пуританской «чистоте» социализма.

Вот два свидетельства современников.

«Шел у нас как-то разговор о женщинах. Сергей щегольнул знанием предмета:

– Женщин триста-то у меня поди было?

Смеется.

– Ну, тридцать.

– И тридцати не было!

– Ну… десять?

На этом и помирились.

– Десять, пожалуй, было.

Смеется вместе с нами. Рад, что хоть что-нибудь осталось» (Э. Герман. О Есенине).

«В цифрах Есенин был на прыжки горазд и легко уступчив. Говоря как-то о своих сердечных победах, махнул:

– А ведь у меня, Анатолий, женщин было тысячи три.

– Вятка, не бреши.

– Ну, триста.

– Ого!

– Ну, тридцать.

– Вот это дело» (А. Мариенгоф. Мой век).

Не будем заниматься выяснением точной цифры. Были и были. Но среди них нельзя не упомянуть Надежду Давыдовну Вольпин, поэтессу и переводчицу, которая была моложе Есенина на 5 лет. В 1995 году она отметила свое 95-летие.

Она родилась в интеллигентной семье. Мать – учительница, отец – юрист. Настоящий юрист, к которому обращался за советом сам Плевако. Семья жила сначала в Могилеве, затем перебралась в Москву. Жили неподалеку от храма Христа Спасителя. Надежда закончила гимназию в 1917 году. Да, в том роковом году, который перевернул всю Россию и перебаламутил все русское общество.

Чтобы не умереть с голоду, Надежда Вольпин пошла работать библиотекарем в госпитале. Как и всякая образованная барышня, конечно, писала стихи еще с гимназии. Однажды набралась храбрости и отправилась в союз поэтов (он тогда располагался напротив центрального телеграфа, Тверская, 18), и прочитала там отрывок из поэмы «Нарцисс». Когда она читала стихи, в дверях появились Сергей Есенин и Анатолий Мариенгоф. Надежду в союз приняли, и она на вполне законных основаниях стала ходить в кафе поэтов.

В один из «судьбоносных дней» к ее столику подсел Есенин. Завязался разговор. Далее слово самой Надежде Давыдовне:

«Пошел меня провожать. С той поры встречались, разговаривали. Как-то он словно бы вскользь (на вопрос «Почему пригорюнились?») сказал: «Любимая меня бросила. И увела с собой ребенка!» А в другой раз, месяца через два, сказал: «У меня трое детей». Однако позже горячо это отрицал: «Детей у меня двое!»

– Да вы же сами сказали мне, что трое!

– Сказал? Я? Не мог я вам этого сказать! Двое!

И только через четыре года, уже зная, что и я намерена одарить его ребенком, сознался мне, что детей у него трое: дочка и двое сыновей. «Засекреченным» сыном был, по-видимому, Юрий Изряднов…» (Из интервью с Н. Вольпин в «Российской газете», 14.8.1994.)

Сближение Есенина и Надежды Вольпин произошло весной 1920 года. Высшей точки роман достиг в 1920–1921 годах, затем начались размолвки и ссоры. В Есенина она влюбилась «сразу и окончательно», хотя и сознавала, что он, по существу, – «безлюбый», внутренне холодный человек.

Дважды Вольпин была в доме на Перчистенке у Айседоры Дункан. Перед отъездом в Европу Есенин спросил Надежду: «Будешь меня ждать?» Когда он вернулся, она находилась в Дмитрове. Потом в Москве они встретились.

Обратимся к воспоминаниям Вольпин:

«Октябрь двадцать третьего. Сижу за столиком в «Стойле Пегаса», прихлебываю свой вечерний кофе и на клочке бумаги записываю строки новых стихов – из моей «Фетиды»:

Камень в руку друг мне сунет,
Ночь в лицо швырнет звездой!

Ко мне подходит Иван Грузинов. За его широкой спиной маячит, пошатываясь и горбясь, фигура Есенина.

– Надя, очень прошу вас: уведите его к себе. Вот сейчас.