Опасная профессия: писатель

Журналистская сила Кольцова была такова, что он мог снимать с работы. Он мог все!.. И это «все» дала ему советская власть. Она действительно предоставляла своим любимым бардам и трубадурам комфорт и наделяла их широкими полномочиями, требуя взамен верного и неугасимого служения. Все это отлично понимал Кольцов. «Я пишу не для себя, – признавался он. – Мне холодно и одиноко в высоких одноместных башнях из слоновой кости, на гриппозных сквозняках мировой скорби. Я чувствую себя легко у людского жилья, там, где народ, где слышатся голоса, где пахнет дымом очагов, где строят, борются и любят. Я себя чувствую всегда на службе».

Кольцов преданно служил режиму, утверждая в своих публикациях, что советская власть – самая справедливая и самая лучшая. Он был талантливым рекламщиком социалистической утопии, отвергающим все старое, царское. Считал, что «новая жизнь через все поры растет и кудрявится на обломках и огрызках прежней жизни. Ломается быт, летят в стороны щепки, дым коромыслом стоит над великой и торжественной строительной кутерьмой».

Однако с годами приходило прозрение и понимание, что «кудрявится» в какую-то другую сторону, от праздничного революционного рая в направлении мрачной и унылой казармы с проволокой, часовыми и злыми собаками.

Плохо было не только в большой политике, но и в творческой жизни. В мемуарах «Люди, годы, жизнь» Илья Эренбург писал о Кольцове: «История советской журналистики не знает более громкого имени, и слава его была заслуженной. Но, возведя публицистику на высоту, убедив читателей в том, что фельетон или очерк – искусство, он сам в это не верил. Не раз он говорил мне насмешливо и печально: «Другие напишут романы. А что от меня останется? Газетные статьи-однодневки. Даже историку они не очень-то понадобятся, ведь в статьях мы показываем не то, что в Испании должно было бы произойти…»

Кольцов понимал, что журналистика губит в нем писателя, что даже книга «Испанский дневник» слишком окрашена требованием времени. Испания стала для Кольцова вершиной его жизни, а дальше начался стремительный спуск. Тогда Советский Союз послал в горнило гражданской войны в Испанию («чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать…») лучших своих представителей. Среди них был и Михаил Кольцов, который, как и все остальные, сражался в Испании инкогнито, под вымышленным именем мексиканца Мигеля Мартинеса.

«Товарищ Мигель» героически проявил себя в Испании. Вернулся «на коне», но быстро уловил, что на Родине что-то изменилось, что щупальца страха стали проникать почти в каждый дом. 1937 год он пережил, но в 1938 году Кольцова взяли.

Младший брат Кольцова, художник Борис Ефимов вспоминает: «Кольцов рассказывал мне о последней встрече со Сталиным. Миша докладывал о поездке в Испанию, об интербригадах. Беседа длилась три часа, и в конце ее Сталин стал вести себя странно: ерничал, гримасничал, называл Михаила на испанский манер Мигуэлем… А когда Кольцов уходил, остановил его в дверях и, прищурившись, спросил: «У вас есть пистолет?» Кольцов ответил, что есть. «А вы не думали из него застрелиться?» – «Нет, – ответил Кольцов. – Не думал». – «Вот и хорошо» – закончил разговор Хозяин.

Мы с Мишей всю ночь анализировали этот черный сталинский юмор. Утром Кольцову позвонил Клим Ворошилов, который присутствовал при беседе в Кремле. Успокоил: «Михаил Ефимович, вас любят и ценят». Но Миша был человеком сверхнаблюдательным, с очень развитой интуицией. Он сказал мне: «В глазах Хозяина я прочитал: больно прыток!»

Как я сейчас понимаю, Сталин намекал Кольцову на самоубийство. Предлагал «почетную смерть»: мол, придумаем красивую версию, уйдешь из жизни героем, а не врагом народа…»

Вождю вообще не нравились люди яркие, талантливые, мыслящие. В глубине души, вероятно, тиран им завидовал. И потом, Сталину вряд ли понравился пассаж в «Испанском дневнике» об опасности фашизма: «Фашизм… по-прежнему стучит кулаком по столу, и в этом его основной аргумент для трусливых правителей…»

Кто знает, о чем думал советский диктатор? Нам известны лишь последствия этих черных дум. Михаила Кольцова обвинили в связях с немецкой шпионкой Марией Остен.

Мария Остен – немецкая журналистка, известная антифашистка, была последним романом Кольцова. Они собирались соединить свои судьбы, а за ними уже давно следили чекисты, дав им шифрованные имена «Чибис» и «Блондинка», на них активно собирается компромат: что сказали, как вздохнули, где заночевали… Для чекистов не имело никакого значения, что Кольцов – лучший из лучших советских журналистов, что он академик, депутат, орденоносец, почетный летчик-наблюдатель и так далее, – важно другое: он – «Чибис», и птичка находится под колпаком разведки.

Развязка наступила 13 декабря 1938 года. Накануне вечером на открытом партийном собрании в Доме писателей Кольцов сделал большой доклад в связи с выходом в свет «Краткого курса истории ВКП(б)». Литературная Москва до отказа заполнила зал писательского клуба. А на следующий день Кольцова арестовали.