Начав цитировать песни Лебедева-Кумача, остановиться невозможно: их энтузиазм, оптимизм завораживает. Неужели всего можно добиться в жизни?.. Но, конечно, не всем нравился этот кумачовский оптимизм, поэт Ярослав Смеляков как-то бросил прилюдно реплику: «Надоела мне моча Лебедева-Кумача» и поплатился за такое высказывание: священных коров не обижают!.. Николай Эрдман тоже не любил Лебедева-Кумача и посмеивался над ним, но втихомолку. А простой народ, выражаясь современным языком, тащился от песен Кумача. «Комсомольская правда» до выхода фильма «Волга-Волга» опубликовала текст песни, чтобы народ мог подпевать, и – о, ужас! – вышла опечатка: вместо слова «красавица» было напечатано «крЫсавица», – Лебедев-Кумач чуть инфаркт не получил. Ну, а когда в кинокартине прозвучала «Песня о Волге» – «Красавица народная,/ Как море, полноводная…», – восторгу не было границ. Кто-то даже написал немудрящие стихи с пожеланием:
«Кумачей» получилось, как «палачей». И откуда взялся второй Кумач? Загадка народного восприятия.
Власть оценила всенародные заслуги поэта-песенника, и в феврале 1937 года ему, одному из первых писателей, дали орден Трудового Красного Знамени – «за выдающуюся деятельность». В 1938 году он получил орден «Знак Почета» – «за выдающиеся заслуги в области художественной литературы». В 1940-м – орден Красной Звезды – «за образцовое выполнение приказов командования в борьбе с белофиннами». Еще Кумач был избран депутатом Верховного Совета РСФСР и почти на каждой сессии Совета выступал со стихами, а точнее, со стихотворными хвалебными одами: какая замечательная власть, какой замечательный вождь, и вообще, «с каждым днем все радостнее жить».
Однако на горизонте сгущались тучи, и соответственно моменту Лебедев-Кумач пишет знаменитую песню «Если завтра война»: «Если завтра война, если враг нападет,/ Если темная сила нагрянет, – / Как один человек, весь советский народ/ За свободную родину встанет!» В песне поэт выразил надежду, которая владела всеми (и была, разумеется, внушена пропагандой):
О чем особенно беспокоиться: «Полетит самолет, застрочит пулемет,/ Загрохочут могучие танки,/ И линкоры пойдут, и пехота пойдет,/ И помчатся лихие тачанки…» Тачанки времен гражданской войны?!. И победный вывод: «В целом мире нигде нету силы такой,/ Чтобы нашу страну сокрушила…» Лебедев-Кумач писал эти строки и свято в них верил. А когда началась война и доблестная Красная армия, не готовая к серьезным боям, стала отступать и сдавать город за городом, у Лебедева-Кумача произошел нервный срыв.
В середине октября 1941 года Лебедеву-Кумачу позвонил руководитель Союза писателей Александр Фадеев и сказал: «Вы назначаетесь начальником последнего эвакуационного эшелона писателей в Казань». По свидетельству родных, Василий Иванович закричал: «Я никуда из Москвы не поеду! Я мужчина, я могу держать в руках оружие!» Еще один звонок из ЦК: объявлена всеобщая эвакуация. Значит, Москву сдают?! Лебедев-Кумач метался по квартире и говорил жене, не говорил, а почти кричал: «Как же так? Я же писал: «Наша поступь тверда, и врагу никогда не гулять по республикам нашим» – значит, я все врал? Ну, как же я мог так врать? Как же?..» Лебедев-Кумач был буквально ошеломлен.
В воспоминаниях Юрия Нагибина написано, что на перроне Киевского вокзала он услышал, что Лебедев-Кумач сошел с ума, срывал с груди ордена и клеймил вождей как предателей…
Жена Кумача вспоминала, что при отъезде из Москвы Лебедев-Кумач выглядел несчастным и растерянным. Он увидел в газетном киоске портрет Сталина, глаза у него сделались белыми, и вдруг он заорал каким-то диким голосом: «Что же ты, сволочь усатая, Москву сдаешь?!» К счастью для Кумача, его не арестовали, а отвели в медпункт. Какое-то время Лебедева-Кумача лечили в психиатрической лечебнице НКВД в Казани. Подлечили его психику и отпустили в Москву. Он рвался на фронт, но его пустили туда только в 1943 году. И попал он в военно-морской флот, которому он посвятил «Краснофлотский марш»: «Мы – храбрые люди, / Мы родину любим, / И жизнь мы готовы отдать за нее, – / За море широкое, / За небо высокое, / За красное знамя свое!»