Опасная профессия: писатель

А далее Трифонов вспомнил об отвратительной кампании клеветы и травли, которую вели многие издания и отдельные писатели. По мнению Трифонова, Твардовский своим «Новым миром» взорвал «пороховой погреб писательских самолюбий». И амбиций, – добавим мы. Сам Твардовский не терпел славословий и отказывался от всяких почестей, хотя не всегда удавалось их избежать. Шофер говорил о нем: «Скучно живет. Никуда не ездит. Гостей, смотрю, у них не бывает… Я бы на его месте пожил в свое удовольствие. Ведь каждый день ближе к смерти».

Многие современники отмечают скромность Александра Трифоновича. Скромный, умный, независимый, но и нетерпимый и резкий порой. Некоторых писателей не принимал даже на дух, к примеру, Набокова. И водился за Твардовским еще один грех, как выразился Трифонов: «вековое российское злосчастие» – многодневные загулы. Молодой Александр Вампилов встречался с Твардовским зимой 1965 года и записывал разговоры с Александром Трифоновичем: «54 года. Пьет давно и серьезно». «– Где я пью? С кем?.. Вурдалаки какие-то…» Любил прибаутку: «Рюмочка Христова». «Снова запой. – Убить еще не могу, но ударить уже могу». Печально все это. Горько. По Твардовскому: ни прибавить, ни убавить. Он попал не в самый «бархатный сезон».

Почти четыре десятилетия мы живем без Александра Твардовского.

И в старом московском пейзаже,
Что в пыльное смотрит окно,
Все новое нынче… и даже
Твардовского нету давно.

Эти строки написал Ваншенкин в 1982 году, а ныне уже 2012-й. И уже почти нет «старого московского пейзажа». Есть громады небоскребов и офисных глыб. И возникший новый капиталистический мир во сне не мог присниться старому «Новому миру». И дело, которому принадлежал Твардовский – «Браться с душой за нелегкое дело. Биться, беситься и лезть на рожон», – уже старомодно. Разве полезешь? «Единая Россия». Вертикаль власти. Железобетон.

Век «соловья-одиночки», который пел в «краю травянистых дорог», закончился. Ау, где он?!.. И остается один только завет-предупреждение поэта: «Кто прячет прошлое ревниво, /С грядущим явно не в ладу».

Давайте все же будем в ладу.

Еврей в окопах Сталинграда. Семен Липкин (1911–2003)

Еще одно дарование родом из Одессы – Семен Липкин. Поэт, прозаик, переводчик, мемуарист. «Я родился при царе и 9 лет жизни прожил в нормальных условиях», – говорил Липкин. Ну, а дальше: «Век сумасшедший мне сопутствовал…»

В моем архиве собрано немало публикаций о Липкине. Вот только некоторые заголовки: «Быть писателем – значит обречь себя на трагедию», «На божественном уровне горя и слез», «Только не теряя чести, можно сохранить лицо», «Человек преодолевший»…

Среди многих книг Липкина есть «Записки жильца». Жильца XX века, в котором очень не просто было выжить. Он выжил. А точнее сказать, выстоял, несмотря и вопреки всем бурям и ураганам – политическим, социальным, литературным. И что удивительно: не был пионером. Не состоял в комсомоле («я этого терпеть не мог»). Не вступил в партию. В детстве не стал жертвой погромщиков. Не умер в голодные 20-е годы. Не был арестован. Живым вернулся с войны. И имел полное право сказать о себе: «Я один из немногих счастливцев». Хотя радость и была «со слезами на глазах». «Я много перенес, – говорил Липкин. – Но другие страдали больше. Хотя и не сидел в тюрьме, не был в лагере. На меня наложили запрет на профессию, меня не печатали. Очень мучили…» И как писал он в стихах:

В моей родной стране,
где нету райской кущи.
…………………………………
Где выход есть один —
не плакать, не смеяться,
А только понимать.

Ну, что ж, понимание у Липкина было. Понимание и поэзия: «Играл на флейте у ручья/ Для сердца, не для славы».

А теперь для тех, кто не знает биографию Липкина, кто не читал его повести о юности «Пушкинская улица» и других мемуарных книг.

Семен Израилевич Липкин родился 6 (19) сентября 1911 года в Одессе, в доме на Пушкинской улице между Троицкой и Еврейской. Маленький Сема учился в Пятой гимназии и в… хедере. «Мой отец был против того, чтобы я учился в хедере. Он не верил в Бога. Сам сын меламеда, прекрасно знавший древнееврейский, он ненавидел иудаистскую схоластику. Он уважал и ценил только русскую образованность. Я не могу объяснить свою раннюю упрямую религиозность. Отец был вынужден уступить моему желанию учиться в хедере. К тому же я был во всем Овчинниковском переулке единственным еврейским мальчиком-гимназистом». Учился юный Липкин с большой охотой, а на уроках отвечал так, что «меня без скуки слушал весь класс».

Гимназия, хедер и еще Художественная профшкола. Однако поэзия пересилила рисование, и в 14 лет Липкин пошел со своими стихами в редакцию «Одесских новостей», где познакомился с Эдуардом Багрицким. Как они познакомились, о чем говорили? – об этом надо читать у самого Липкина.