Опасная профессия: писатель

По свидетельству Владимира Лакшина, Твардовский любил журнал, его голубую обложку, с каким-то чувством радостного изумления брал в руки сигнальный экземпляр: «Скажите, вышел!» Держал его в руках, переворачивал, нянчил, как младенца… В своем кабинете Твардовский часто устраивал чистку новых стихов. Шутливо говорил: «Перебирал стишочки, как бедные грибочки, а белых вовсе нет…» Для него символом совершенного искусства была «Капитанская дочка». Если кого-то хотел укорить, всегда говорил: «Да он «Капитанскую дочку» не читал…» Не читал Пушкина – значит, беда.

Не любил советов, особенно тех, которые посылались сверху.

Я сам дознаюсь, доищусь
До всех моих просчетов.
Я их припомню наизусть —
Не по готовым нотам.

Мне проку нет – я сам большой —

В смешной самозащите.
Не стойте только над душой,
Над ухом не дышите.

Находясь в цековском санатории «Барвиха», Твардовский в своей рабочей тетради 29 ноября 1963 года, оглядываясь назад, писал: «В последние 10 лет, несмотря на репутацию пьющего (эка новость это у нас!) и 54 г. (снятие с «Нового мира», запрещение «Тёркина на том свете»), я, безусловно, мог достигнуть высших степеней в «системе» Союза писателей, т. е. оказаться во главе его… Но меня всегда пугала все более определенно выступавшая представительская, непродуктивная сущность этой должности. Если бы это случилось, я бы, наверное, погиб и ничего толком сделать бы не сумел… я бы неизвестно, как бы вертелся и терзался там. Я избрал для себя другую упряжку, т. е. «Новый мир»…»

Запись спустя 20 дней – 19 декабря: «Завтра-послезавтра домой «в огромность квартиры», где столько дел, забот, нерешенных вопросов и т. п. Как нечто самое трудное, неприятное, фальшивое и стыдное, но неизбежное предстоит встреча с избирателями… Но мне уже вообще при моем литературном имени бежать некуда – ни от почты моей ужасной, ни от неизвестно зачем навязанной обязанности выслушивать однообразное горе жилищно-паспортное, без всякой, в сущности, реальной возможности помочь этому горю, с чувством стыда и почти отчаяния. Бежать некуда…»

Следует пояснить: Твардовский был депутатом Верховного Совета РСФСР и в отличие от многих коллег-депутатов не хотел формально исполнять свои обязанности.

Твардовский никогда не был в открытой оппозиции к режиму. Можно сказать, он, как истинный патриот, служил власти. Но с годами его все больше стали раздражать бездарность управления страной, откровенные промахи и ошибки.

Тяжело переживал Александр Трифонович вторжение советских войск в Чехословакию, когда под танками была растоптана «пражская весна». В своей рабочей тетрадке (дневников он не вел, записывал все в отдельных тетрадях) записал отрывок так и незаконченного стихотворения:

Что делать нам с тобой, моя присяга,
Где взять слова, чтоб написать о том,
Как в сорок пятом нас встречала Прага
И как встречает в шестьдесят восьмом…

Мало известны факты помощи Твардовского пострадавшим писателям. Сам он никогда не писал о том, за кого хлопотал, кого высвободил на волю. В частности, он помог правозащитнику Револьду Пименову и поэту Алексею Прасолову. Был возмущен «делом Бродского»: «Очевиднейший факт беззакония». За высказываниями и настроениями Твардовского следили соответствующие органы, и о них докладывали в ЦК руководители КГБ Семичастный и Андропов. Не только следили, но и запрещали. В 1964 году был запрещен только что поставленный спектакль «Тёркин на том свете» в Театре Сатиры. В нем главную рол прекрасно сыграл Анатолий Папанов. Перестраховка властей? Но тут следует сказать, что Твардовский никогда не был открытым фрондером, он состоял в неком глухом сопротивлении, за это ему приходилось платить. Так, к 60-летию намечалось увенчать Твардовского Золотой звездой Героя Социалистического труда. А он поехал в Калугу, в сумасшедший дом – проведать заключенного там Жореса Медведева. Знакомый работник ЦК партии со вздохом сказал поэту:

– Мы, Александр Трифонович, собирались дать вам Звезду героя, а вы…

– А я и не знал, что звание героя дают за трусость… – дерзко ответил Твардовский.

Зимой 1970 года на Твардовского пошла открытая атака с целью выжить его из «Нового мира». 3 февраля Твардовский записывал: «Итак, вместо журнала – «властителя дум» – кремлевское питание, синекура в 500 руб.» Власть таким образом пыталась окоротить неугодного главного редактора или, можно сказать по-современному, прикупить. «Боже мой, ведь наши нынешние бенкендорфы, уваровы и т. п. ничего не знают, не читали о своих предтечах, но как до мелочей воспроизводят приемы, методы…»