Твардовский, пожалуй, как никто другой, написал о войне простые и вместе с тем пронзительные слова о павших: «Я убит подо Ржевом,/ в безымянном болоте,/ в пятой роте, на левом,/ при жестоком налете…/ Я – где корни слепые/ ищут корма во тьме;/ я – где облачком пыли/ ходит рожь на холме…»
Такие строки мог написать только истинно народный поэт. Он не любил Есенина и прочих знаменитых поэтов Серебряного века. Избежал всех соблазнов модерности и обрел свой стиль. Его русский язык сдержанный, одноцветный, покоряет чистотой, прохладой и свежестью. Какой-то глубинный и без всяких словесных погремушек.
Немного о начале пути. Александр Трифонович Твардовский родился в деревне Загорье Смоленской губернии 8 (21) июня 1910 года. Появился на свет во время сенокоса, мать родила его прямо под елью. Из семьи зажиточных крестьян. Из-за своего происхождения хлебнул вдоволь ранней горечи и боли. Перенес все «ознобы и жары» за раскулаченного отца. Когда попытался защитить отца, то секретарь Смоленского обкома партии Иван Румянцев сказал, как отрезал: «Выбирай: либо папа с мамой, либо революция». Выбор труднейший: и отца было жалко, и революция приманивала светом больших надежд. Порог школы, по свидетельству однокашников, Твардовский «переступил уже с рифмой». С 14 лет он – селькор смоленских газет.
Опускаем подробности становления Твардовского как поэта и гражданина, отметим достигнутые вершины: в 1939 году он был награжден орденом Ленина, в 1940 – принят в ряды ВКП(б), несмотря на «кулацкое происхождение», в 1941 году удостоен Сталинской премии за поэму «Страна Муравия». Сталину нужны были звонкоголосые талантливые поэты. Однако «Страна Муравия» не была верноподданнической поэмой, она больше походила на некрасовскую «Кому на Руси жить хорошо», и в ней герой Никита Моргунок задавал мучивший всех вопрос: предвидится иль нет «конец всей этой суетории»?
«Суетория» продолжалась и продолжалась. В годы войны Твардовский работал в военных газетах и написал «Василия Тёркина». Книгу про бойца. Вася Тёркин, полулубочный герой, сразу стал народным любимцем. Он был шутник, балагур, но и мудрец. «Не прожить без правды сущей,/ Правды, прямо в душу бьющей,/ Да была б она погуще,/ Как бы ни была горька…»
«Василием Тёркиным» восторгался сам Бунин. В письме к Телешову он писал: «… Это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный, солдатский язык – ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, т. е. литературно-пошлого слова».
Еще во время войны Твардовский задумал продолжение: «Тёркин на том свете». Публикация состоялась в 1963 году, и – скандал. Затеянный Твардовским поэтический «суд народа над бюрократией и аппаратчиной» власти не понравился. «На том свете аппарат,/ Как на этом свете./ Вдоль и поперек – стена,/ Сдвинь-ка стену эту…» «Пасквиль на советскую действительность», – завизжала критика и посчитала поэму Твардовского «очернительской» и «клеветнической».
До «Тёркина на том свете» вышла книга «За далью – даль» и была отмечена Ленинской премией. В поэме Твардовский запечатлел время во всей его суровости и величия. Но в книге ощущались все же некоторые пределы дозволенного. В «Тёркине на том свете» этих тормозов уже не было. И уж совсем раскованной, откровенной и обжигающей стала поэма Твардовского «По праву памяти», написанная в 1966–1969 годах и опубликованная лишь в 1987-м. О стране, о Сталине, о железных объятиях сталинизма. «Сын – за отца не отвечает! Аминь…» «Напрасно думают, что память,/ Смолчав, пройдет сама собой;/ Что ряской времени затянет/ Любую быль,/ Любую боль…»
К стихам Твардовского мы еще вернемся. А сейчас надо вспомнить «Новый мир». Александр Твардовский руководил журналом дважды: в 1950–1954 годах и в 1958–1970-х, в общей сложности 16 лет. За годы его руководства журнал стал поистине властителем дум, своего рода альтернативным идеологическим центром. Превратился в трибуну вольномыслия, свободы слова, что в условиях тоталитарной системы имело огромное значение. При Твардовском публиковалось самое лучшее. Как говорил он: «Все, что талантливо и правдиво, – нам на пользу». И на страницах журнала появлялись произведения о тяжелой жизни народа, о произволе начальства, о повсеместном пьянстве и воровстве. Настоящим событием стал «Один день Ивана Денисовича», повесть-бомба Солженицына, взорвавшая всю страну. Твардовский один из первых открыл запретную лагерную тему, тему ГУЛАГа.
За обжигающую правду власть и критика не любили Твардовского и дважды обрывали его редакционную деятельность. А он гнул свою линию и никогда не печатал таких произведений, где «все похоже, все подобно,/ Тому, что есть иль может быть,/ А в целом – вот как несъедобно,/ Что в голос хочется завыть».