Во время прогулок принято рассказывать о себе. Но предварим живую речь автобиографией, зафиксированной на бумаге:
«Отец – Платон Федосеевич Некрасов – банковский служащий, бухгалтер (1878–1917). Мать – Зинаида Николаевна (до брака Мотовилова) – врач (1879–1970). Детство провел в Лозанне (мать окончила медицинский факультет Лозаннского университета) и в Париже (мать работала в военном госпитале). В 1914 году вернулись в Россию и обосновались в Киеве. После окончания школы учился в железнодорожно-строительной профшколе, в Киевском строительном институте (закончил архитектурный факультет в 1936 г.) и в театральной студии при Киевском театре русской драмы. До начала войны некоторое время работал архитектором, актером и театральным художником в театрах Киева, Владивостока, Кирова (бывш. Вятка) и Ростова-на-Дону.
24 августа 1941 г. был призван в армию. Служил в действующей армии – командиром взвода, полковым инженером, заместителем командира саперного батальона по строевой части вплоть до июня 1944 г. Был дважды тяжело ранен. В 1944 году после второго ранения перешел на инвалидность и был демобилизован в звании капитана. Награды – медаль «За отвагу» и орден Красной звезды.
С марта 1945 года по июль 1947 работал в газете «Радяньске мистецтво» («Советское искусство». –
Твердая, советская биография, предполагающая дальнейший карьерный рост. Но какие-то червоточинки в ней были. Во всех энциклопедиях сказано, что Виктор Платонович Некрасов родился 4 (17) июня 1911 года в Киеве. А у меня сомнение: в Киеве, а может быть, в швейцарской Лозанне, о чем в советские времена признаваться было невозможно, ибо сразу возникали нежелательные подозрения? А Киев – это совсем другое дело. Это по-советски!.. Но это я так, в порядке домысла. Сам Некрасов всегда утверждал: появился на свет в Киеве, жил в доме № 4 по Владимирской улице. И священник, когда крестил младенца, чуть его не утопил: был не слишком трезв. И матери пришлось применять искусственное дыхание. А потом, выходит, мать, Зинаида Николаевна, отправилась с малышом сначала в Лозанну, а потом в Париж.
Сохранилось свидетельство, что в 1914 году в парижском парке Монсуори с Некрасовым, тогда трехлетним мальчуганом, играли старший брат Коля и двое еще приятелей – Бобос (будущий кинооператор Леонид Кристи) и Тотошка, сын Луначарского, погибший потом под Новороссийском. Возможно, что будущий нарком малышу Вите Некрасову «делал козу» и качал его и Тотошку на своих коленях.
А потом возвращение в Киев. И какая-то мистическая связь с Михаилом Булгаковым. Виктор Некрасов не случайно писал, что булгаковские «Дни Турбиных» были для него не театром, не пьесой, а «осязаемым куском жизни, отдаляющимся и отдаляющимся, но всегда очень близким». Почему? «Мои родители были из «левых», друживших за границей с эмигрантами – Плехановым, Луначарским, Ногиным… Ни Мышлаевских, ни Шервинских никогда в нашем доме не было. Но что-то другое, что-то «турбинское», очевидно, было… Дух? Прошлое? Может быть, вещи?..»
Память не давала покоя, и Виктор Некрасов все время возвращался к теме Сталинграда. И в ней были не только героические страницы сопротивления гитлеровцам и огромное чувство победы, но и первые страшные месяцы отхода советских войск с реки Оскол, отхода, который солдаты называли горьким «драпом». Вот так описывал это Некрасов:
«Без малого пятьсот километров – то на подводах, то на попутных машинах, а в основном на своих двоих – месили мы дорожную грязь, ругая на чем свет стоит немцев, догоняющих нас сзади, начальство, неизвестно куда девшееся, а главное, безнадежность всего происходящего и полную свою беспомощность.
Степь, жара, пыль, ревущие деревенские бабы, то и дело налетающие «мессера» – мы врассыпную – потом опять жара, пыль, натертые ноги, а идти надо еще Бог знает сколько… Где штаб армии, так и не удалось узнать до самого Сталинграда…»
Шел август 1942 года. Время от времени возникали «крамольные» разговоры: «А может, не Красная Армия виновата, а? Может, кто-то повыше?..»
«23 августа, – вспоминал Некрасов, – немцы прорвались к Волге. В районе Рынка, севернее Тракторного завода. В этот же день они с воздуха почти полностью уничтожили город… В этот день 4-й воздушный флот барона Рихтгафена не пожалел ни сил, ни бомб… Посреди дня наступила ночь, как во время солнечного затмения. Кругом все рвалось и рушилось. Мыслей в голове никаких. Очевидно, конец…»
Это отрывки из главы, не попавший в некрасовский цикл о Сталинграде, который он написал в 1982–1983 годах. Ну, а повесть «В окопах Сталинграда» была написана по горячим неостывшим военным следам и опубликована в журнале «Знамя» в 1946 году.