Опасная профессия: писатель

Первая статья Некрасова о Бабьем Яре была напечатана в «Литературной газете» 10 октября 1959 года и озаглавлена «Почему это не сделано?», а последняя, под названием «Бабий Яр, 45 лет», была напечатана в Нью-Йорке в «Новом русском слове» за год до смерти – 28 сентября 1986 года. Как точно отметила в своих воспоминаниях редактор «Нового мира» Анна Берзер, Бабий Яр «стал частью собственной жизни Некрасова – личной, общественной, гражданской и писательской».

29 сентября 1941 года в Бабьем Яру, в глубоком овраге под Киевом раздались первые выстрелы в согнанных туда беззащитных людей, в том числе детей и стариков. Их косили пулеметной очередью. Точная цифра убитых неизвестна, но по приблизительным подсчетам, за три дня расстреляли 70 тысяч человек. Советская власть долгие годы молчала об этих преступлениях, боясь двух-трех обыкновенных слов: Бабий Яр и евреи. Некрасов не уставал утверждать: «Здесь расстреляны люди разных национальностей, но только евреи убиты за то, что они евреи…»

И еще Виктор Некрасов писал и говорил: «Бабий Яр превратился в понятие нарицательное. Как Варфоломеевская ночь, ГУЛАГ, Хиросима, Чернобыль… Массовое убийство – вот смысл этих слов, названий, понятий. Какое из этих понятий страшнее – вряд ли стоит в этом разбираться…»

На многотысячном митинге в Бабьем Яре Некрасов потребовал от властей установить памятник. Всего лишь установить памятник требовал писатель, но власть не вняла требованиям тысяч людей, более того, переименовала Бабий Яр в Сырецкий Яр и пыталась вообще вычеркнуть это событие из памяти людей. Была даже попытка превратить Бабий Яр в спортивно-развлекательный комплекс. Виктор Некрасов продолжал твердо отстаивать память о загубленных жертвах.

Эта борьба за память раздражала власть, и 17 января 1974 года в киевскую квартиру Некрасова пришли с обыском, который длился 42 часа. Искали компромат на писателя. Изъяли много рукописей, книг, журналов и различных предметов (пишущая машинка, магнитофон, фотоаппараты и фотоальбомы). В фотоальбоме содержалась настоящая крамола: фотографии Бабьего Яра. Об этой позорной акции Некрасов рассказал в статье-памфлете «Кому это нужно?»

Наивный вопрос. Это нужно власти, чтобы искоренить всякое инакомыслие в обществе, заставить всех шагать в едином строю и не копаться в анналах истории, тем более давать оценки тому или иному историческому событию. Некрасову влепили строгий партийный выговор «…за то, что позволил себе иметь собственное мнение, не совпадающее с линией партии», а затем последовало и исключение из рядов КПСС. Короче, не сметь противоречить линии партии! И как следствие, книги Некрасова были изъяты из всех библиотек, имя запрещено упоминать в печати. И апофеоз: лишение советского гражданства. Вон из окопов Сталинграда!..

Изгнание в Париж

Пути Некрасова с советской властью резко разошлись. «Порой говорят, – рассуждал Некрасов, – что самое главное сохранить внутреннюю свободу, не согнуться. Но что значит для писателя сия внутренняя свобода при разгуле произвола? При том, что творится черное беззаконие, что похоронены тысячи книг, а новые убивают в зародыше? Жить с кляпом во рту?»

И вот отъезд. При прощании в Киеве Некрасов говорил Виталию Коротичу: «Отдышусь и возвращусь. Ты не думай – отдышусь и возвращусь».

Он не возвратился. В книге «Маленькая печальная повесть» Некрасов написал: «Сегодня воскресенье, а в среду 12 сентября минут ровно 10 лет с того дня, когда, обнявшись и слегка пустив слезу, мы – я, жена и собачка Джулька – сели в Борисполе в самолет и через 3 часа оказались в Цюрихе. Так, на 64-м году у меня, 61-м у жены и четвертом у Джульки – началась новая, совсем не похожая на прожитую жизнь.

Благословляю ли я в этот день 12 сентября 1974 года? Да, благословляю. Мне нужна свобода, и тут я ее обрел. Скучаю ли я по дому, по прошлому? Да, скучаю. И очень.

Выяснилось, что самое важное в жизни – это друзья. Особенно, когда их лишаешься. Для кого-нибудь деньги, карьера, слава, для меня – друзья… Те, тех лет, сложных, тяжелых и возвышенных, те, с кем столько прожито, пережито, прохожено по всяким военно-осетинским дорогам, ингурским тропам, донским степям в невеселые дни отступления, по Сивцевым Вражкам, Дворцовым набережным, киевским паркам, с кем столько часов проведено в накуренных чертежках, на кухнях и в забегаловках. И выпито Бог знает сколько бочек всякой дряни. И их, друзей, все меньше и меньше, и о каждом из них, ушедшем и оставшемся, вспоминаешь с такой теплотой, с такой любовью. И так мне их не хватает».