Опасная профессия: писатель

Встреча с Виктором Конецким в Париже стала праздником для Некрасова. Они говорили друг с другом без конца. Позднее Конецкий вспоминал про своего друга:

«Он снял пальто. Из кармана пиджака торчала вязаная шапочка. Шарфа не было. Голая жилистая шея и голая грудь в вырезе до второй пуговицы рубашки. Французский заказ гарсону пива он пересыпал таким хрипловатым саперским матом, что я несколько раз дергал лауреата Сталинской премии за рукав и молитвенно просил сбавить обороты: «Вика, тут же могут быть русские!» Он отмахивался: «Пускай родной речи радуются!»

Некрасов заверил Конецкого, что он «не офранцузился, но парижанином стал…» И далее: «Седею что-то быстро. И болею. То кашель, то еще какая-нибудь хреновина. Но, видишь, живу и даже пишу. Пишу не длинно, не утомительно – это главный грех всех нынешних писателей. Хвастаться нечем, но и жаловаться не буду. Про березки спрашивать будешь? Про мою тоску о них?

– Буду.

– Их тут полно. «Було» называются. А вот как плакучая или кудрявая, не знаю. Может, ее-то и нет. Ну и хрен с ней, зато… Что зато? Вика, дорогой мой Викуля, поверь мне, не мучает меня совесть. Ну вот нисколечко. Прозрачна и чиста, как слеза младенца.

Разговор зашел о смерти.

– А не страшно, что здесь похоронят? В чужой земле, навечно? – спросил Конецкий. И Некрасов ответил:

– Нет. Я, Витя, безбожник. Один черт, где гнить. Я и полюбил этот глупый Париж. Терпеть не могу шираков, ле пенов, забастовщиков и вот всех этих, – он круговым макаром мотнул головой. – Все они засранцы, бляди, скупердяи, буржуазная сволочь, все с жиру бесятся, но Париж я люблю…»

В Париже Виктор Некрасов не только проводил много времени в кафе, но еще успевал немало работать. Писал книги, статьи, читал лекции, выступал по радио, особенно ценил радиостанцию «Свобода». Всем запомнилась знаменитая его фраза по радиоволнам: «Это вам говорю из Парижа я, Виктор Некрасов…» Один из соотечественников, посетивший Францию, спросил писателя, чем он тут занимается. На что Некрасов ответил: «Раз в неделю выступаю по «Свободе»… – И добавил с лукавой улыбкой: – Клевещу помаленьку… на историческую родину…»

Однако на самом деле он никогда не клеветал. Он всегда говорил правду. Просто эта правда для многих его бывших соотечественников воспринималась, как клевета. Они продолжали жить среди славных советских мифов.

И тот же соотечественник, который повстречался ему в Париже и спросил, чем он занимается, предложил в конце встречи подвезти Некрасова на машине, куда ему нужно. Но и тут Некрасов остался самим собой: «Мы, месье, на вуатюрах кататься не привыкли. Мы больше – на метрополитене имени Кагановича!» И Некрасов отправился к себе домой – в парижский пригород Ванв – на метро…

В эмиграции Некрасов написал очерки «Записки зеваки», «Взгляд и нечто», «По обе стороны стены…», «Из дальних странствий возвратясь…», повесть «Саперлипопет, или Если б да кабы, да во рту росли грибы…» (1983), «Маленькую печальную повесть» (1986). Конечно, мог бы написать и больше, но, как сказал один поэт, не случилось. Мешала выпивка? Но только чуть-чуть. К концу жизни он совсем отказался от водки и позволял себе только пиво. Советский «Беломор» сменил в Париже на крепкий «Голуаз».

В «Городских прогулках» писатель вспоминал, как однажды мать сказала ему: «Викун, прошу тебя, никогда не будь благоразумным». И Некрасов не без гордости написал: «Я на всю жизнь запомнил эту просьбу и в меру сил своих пытаюсь ее выполнить».

Можно точно сказать, что Виктор Некрасов не был благоразумным. Но он всегда был прост и честен. Не складывал фиги в кармане, а всегда говорил правду. Жесткую и горькую правду. Когда советские войска вступили в Афганистан, Некрасов сразу заявил, что Афганистан – бессмысленное преступление против своего и чужого народа. Человеческое удивительно соединялось в нем с писательским, и он был человеком «пар эксэлянс». Гармоничным, единым человеком.

Болезнь и смерть

Через 10 месяцев после пребывания во Франции Виктор Некрасов тяжело заболел. Он умирал в парижском госпитале. Надежд не было никаких. «Преждевременный некролог. Нехорошо, что преждевременный. Но и как воздать?! Если не преждевременно? Если все мы уходим и уходим, и никто не стоит за нами с поднятыми факелами в руках! Потому и тороплюсь. Надеюсь. Не умрет…»

И в этом преждевременном некрологе Андрея Синявского были слова про «глоток свободы». Свобода была дорога Виктору Некрасову, и он чудом выжил. Немец бы не выжил, а русский человек Некрасов оклемался и выжил.

Виктор Платонович Некрасов прожил еще 12 лет и скончался 3 сентября 1987 года. Один из последних своих очерков «Об окопной правде и прочем», напечатанный в «Русской мысли», Некрасов закончил словами: «Бог ты мой, как трудно быть русским писателем. Как трудно жить по совести…»

Виктор Некрасов нашел успокоение на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, почти рядышком со «своими» – Александром Галичем и Андреем Тарковским. Но так как он был «подселен» к чужой могиле, то 9 декабря 1994 года состоялось перезахоронение…