Да, стихи – это аргумент. Действительно, если вернуться к Элли Джонс, то американская любовь не вызывала в Маяковском бешеного прилива стихотворной энергии, как это бывало во времена Лили. Разве только эти высокомерные строки, которые, кстати, «выпали» из прижизненного издания «Стихов об Америке»:
В Париже Маяковский, как пишет Триоле, «радовался и страдал» в зависимости от кривой во взаимоотношениях с Татьяной Яковлевой. А все сублимированное чувство в стихах тоже оказалось не очень-то ярко выраженным. Это далеко не «Облако», не «Флейта» и не «Люблю», а всего лишь «Письмо Татьяне Яковлевой». Нечто вроде ультиматума любовных требований.
А дальше… вспомним в «Облаке»: «Мария – дай!.. Мария, не хочешь? Не хочешь!.» Тут тот же мотив:
Человека обидели отказом, но он не смирился (Маяковский не такой!) и вот грозится: ужо тебе!..
В 1979 году Татьяна Яковлева рассказывала Василию Катаняну в Нью-Йорке о Маяковском:
«У него была такая своя элегантность, он был одет скорее на английский лад, все было очень добротное, он любил хорошие вещи. Хорошие ботинки, хорошо сшитый пиджак, у него были колоссальный вкус и большой шик. Он был красивый – когда мы шли по улице, то все оборачивались. И он был остроумный, обаятельный, излучал сексапил. Что еще нужно, чтобы завязался роман! Мы встречались каждый вечер, он заезжал за мной, и мы ехали в «Купель», в синема, к знакомым или на его выступления. На них бывали буквально все артисты Монпарнаса, не только русская публика. Он читал много, но громадный успех имели «Солнце» и «Облако в штанах».
…Он уехал в Москву на несколько месяцев, – продолжала свой рассказ Татьяна Яковлева, – и все это время я получала по воскресеньям цветы – он оставил деньги в оранжерее и пометил записки. Он знал, что я не люблю срезанных цветов, и это были корзины или кусты хризантем. Записки были стихотворные…»
Комментируя строчку «и это оскорбление на общий счет нанижем», Татьяна Яковлева сказала: «Я тогда отказалась вернуться с ним в Россию, он хотел, чтобы я моментально с ним уехала. Но не могла же я сказать родным, которые недавно приложили столько усилий, чтобы меня вывезти из Пензы – «Хоп! я возвращаюсь обратно». Я его любила, он это знал, у нас был роман, но роман – это одно, а возвращение в Россию – совсем другое. Отсюда и его обида, «оскорбление». Я хотела подождать, обдумать и, когда он вернется в октябре 1929 года, решить. Но вот тут-то он и не приехал… Я думала, что, может быть, он просто испугался! Я уже слышала о Полонской. Она была красива?.. – И через паузу: – Поняв, что он не приедет, я почувствовала себя свободной. Осенью виконт дю Плесси снова появился в Париже и начал за мной ухаживать. Я хотела устроить свою жизнь, иметь семью. Кстати, у вас писали, что я с ним развелась. Это неправда – он погиб в Сопротивлении у де Голля…»
Вот вам версия того, что было, со стороны Татьяны Яковлевой. Что касается Маяковского, то он слал из Москвы в Париж телеграммы, письма – просящие, умоляющие, нежные, требовательные… «Твои строки – это добрая половина моей жизни вообще и вся моя личная жизнь». В ответ на сообщение Яковлевой, как она провела Новый год, Маяковский отвечает: «Сумасшедшая! Какой праздник может быть у меня без тебя. Я работаю. Это единственное мое удовольствие». «Тоскую по тебе совсем неизбывно» и т. д.
Страдала и Татьяна Яковлева: «Вообще все стихи (до моих) были посвящены только ей, – пишет она матери о Лили Брик. – Я очень мучаюсь всей сложностью вопроса…»
И еще одно письмо матери (от 3 августа 1929 года): «У меня сейчас масса драм. Если бы я захотела быть с М., то что стало бы с Ильей, и кроме него есть еще 2-е. Заколдованный круг».
Круг разорвался сам собой. Маяковский во Францию больше не приехал (причины, визы – все это опускаем). Татьяна Яковлева остановила свой выбор на виконте, а Маяковский? «Чем сердце успокоится?» – как говорят карточные гадалки. Правильно! Угадали: новой любовью.
Бриков очень обеспокоило парижское «наваждение» Маяковского (уедет, женится, сбежит, – господи, все могло произойти). И Осип Брик знакомит Маяковского с Вероникой Полонской.