Опасная профессия: писатель

Но так или иначе, уход свершился. И еще раз процитируем Крыщука: «…можно только дивиться изощренности, с которой судьба подкопила к концу игры все свои убийственные козыри».

Вам не нравится слово «игра»? Но ведь Маяковский всей своей жизнью доказал, что он был игроком. Его игра в революцию, в партию, в Ленина привела его к тупику.

Воспользуемся мемуарами художника Юрия Анненкова. Он встретился с Маяковским в Париже в 1927 году.

«При нашей первой встрече в кафе «Дом» он ответил мне на мои расспросы о московской жизни:

– Ты не можешь себе вообразить! Тебя не было там уже три года.

– Ну и что же?

– А то, что все изменилось! Пролетарии моторизованы. Москва кишит автомобилями, невозможно перейти через улицу!

Я понял. И спросил:

– Ну, а социалистический реализм?

Маяковский взглянул на меня, не ответив, и сказал:

– Что же мы выпьем? Отвратительно, что больше не делают абсента».

В последний раз Анненков встретил Маяковского в Ницце в 1929 году. Маяковский в казино проиграл все до последнего сантима и попросил у художника одолжить ему «тышу» франков. Анненков дал тысячу и еще сверх 200, и они зашли в трактирчик.

«Мы болтали, как всегда, понемногу обо всем и, конечно, о Советском Союзе. Маяковский, между прочим, спросил меня, когда же, наконец, я вернусь в Москву? Я ответил, что я об этом больше не думаю, так как хочу остаться художником. Маяковский хлопнул меня по плечу и, сразу помрачнев, произнес охрипшим голосом:

– А я – возвращаюсь… так как я уже перестал быть поэтом.

Затем произошла поистине драматическая сцена: Маяковский разрыдался и прошептал, едва слышно:

– Теперь я… чиновник…

Служанка ресторана, напуганная рыданиями, подбежала:

– Что такое? Что происходит?

Маяковский обернулся к ней и, жестоко улыбнувшись, ответил по-русски:

– Ничего, ничего… я просто подавился косточкой». (Юрий Анненков. Дневник моих встреч).

Ну, что ж, за что боролся – на то и напоролся. Ведь он сам хотел, чтобы перо было приравнено к штыку,

с чугуном чтоб и с выделкой стали
о работе стихов от Политбюро
чтобы делал доклады Сталин.

Маяковский хотел быть главным певцом революции. Он общался, по замечанию Троцкого, с историей запанибрата, разговаривал с революцией на «ты». Чистил себя «под Лениным», «чтобы плыть в революцию дальше». Гордился, что «моя милиция меня бережет». Анна Андреевна Ахматова возмущалась: можно ли вообразить, чтобы Тютчев, к примеру, написал «Моя полиция меня бережет?»

Все, во что верил Маяковский – «атакующий класс», в «очень правильную советскую власть» и так далее, – все это оказалось большим мифом. Иллюзией, весьма далекой от суровой реальности жизни. В связи с этим итальянский профессор, священник Ордена иезуитов Эуджидио Гуидобальди, задает сакраментальный вопрос: не является ли Маяковский членом незримого «Клуба искупления иллюзий», где столько интеллектуалов (к примеру, Клаус Манн) покончили счеты с жизнью, убедившись в несостоятельности мечты? Далее итальянский профессор перечисляет три «иллюзии», за которые поэт чувствовал себя в ответе и которые разрушились одна за другой: первая «иллюзия» называется «революция духа» (но она не произошла), вторая «иллюзия» – «женский революционный образ» в лице Лили Брик (увы, рассыпался) и, наконец, третья «иллюзия» – «страна Любляндия». Земля, живущая по законам любви, оказалась царством ненависти и кровавых интриг ЧК.

Короче, еще одна, доведенная до интеллектуального блеска версия ухода Маяковского.

Но есть и простенькое, житейское объяснение.

Маяковский проиграл бой за читателя. В последние годы читательская аудитория отказывалась принимать стихи поэта, понимать его самого. Власти, которым он рьяно служил, отказали ему в визе в Париж. Что оставалось делать? Как жить дальше? Доживать дни с юной Полонской. Но Маяковский отчетливо понимал, что так жить, как он хотел, «чтоб не было любви-служанки замужеств, похоти, хлебов…» – не получится. И вдруг он ясно осознал, что

жил,
работал,
стал староват…
Вот и жизнь пройдет,
как прошли Азорские
острова.

Это в стихах он употребил глагол в будущем времени: пройдет. А в действительности он ощутил физически и психологически: прошла…

И он спустил курок.

XIII

Велик Маяковский или не велик?

Как лирик, как трагик в своих ранних стихах – это очень большой поэт. Как певец режима – ничуть не лучше осмеянных им Безыменского и Жарова. Но это мое мнение. У каждого из нас есть «Мой Маяковский», как и «Мой Пушкин» (вариант Цветаевой).

Прислушаемся к оценкам авторитетов. Восторженных не привожу (этих «сияний» было более чем достаточно). Разве что философа и писателя Александра Зиновьева, который заявил о Маяковском, что он «не просто от Бога поэт, а бог-поэт. Один из самых великих за всю историю литературы. В России только Пушкина можно поставить рядом с ним».

Сказано почти по Сталину.

Небезынтересно узнать мнение эмигрантов первой волны, тем более что о них мы не знали долгие десятилетия, покуда висел «железный занавес».